Алексей Мефокиров - Репка. Сказка постапокалиптической эротики

И тут его подбросило с постели… Чемодан! Чемодан остался в багажнике джипа! А если его обыщут! Если они найдут все деньги…. Контрабанда валюты – это уже намного серьёзнее, нежели просто попытка незаконного пересечения….

А если они начнут разматывать клубочек, и неминуемо выйдут на отца? А они неминуемо это сделают. Какой же он дурак! Какие же мы все жалкие наивные люди! Кого хотели обмануть!

Нда…

А в это время в женском изоляторе Маша тоже пыталась уснуть. В голову лезли самые глупые, абсурдные мысли. Впрочем, ей постоянно лезли подобные мысли, и она уже свыклась с этим. Думать о том, что произошло, было невыносимо.

Она вспомнила, что сегодня днем было не только расставание с домом и этот ужасный арест, но и те два часа, которые они были с Колей… снова… Внутри неё всё сжалось от боли и она остро почувствовала, как сильно любит его и как ей теперь страшно и одиноко.

Она повернулась на бок и свернулась калачиком, поджимая коленки к подбородку. Вокруг был такой холод, который заполнял собой всё пространство, и колкое ощущение уязвимости и беззащитности.

Ей вдруг вспомнились Колины улыбающиеся глаза, такие добрые карие глаза… Слезы покатились по её лицу. Она любила Колю всего, целиком… Хорошо сложенный, широкоплечий, у него было упругое, сильное тело. Ей чудился его бархатный голос, его нежные и одновременно уверенные прикосновения. Ей было не стыдно в этом признаться, но она в равной степени, а может и более трепетно любила его мужественный член, к которому относилась как к отдельному одушевленному существу.

Впрочем, ей не нравилось слово член, оно было грубым и в самой основе своей несло нечто сухо-математическое, словно формула, написанная мелом на доске. Её нежный, ласковый и своенравный любимец, такой покорный её ласкам… Она любила давать ему ласковые прозвища. Поддразнивать. К чему эти мысли?

Когда то она читала древнюю легенду о том, что все органы человека имеют помимо прочего свою душу, и эта душа так же нуждается в любви, как и сам человек. Эта душа чувствует то, как к ней обращаются, имеет свой характер и пристрастия. И где-то в глубине Маша чувствовала, что в этом есть определенная доля истины.

Ей казалось, что каждый орган и её собственного тела, и тела её любимого мужчины нуждается в уважении, нежности и заботе, словно ребенок. В нашем мире, который более пятисот лет умерщвлял плоть и ныне хищно дорвался до неё, словно хищник к свежему мясу, понимание чего-то тонкого утрачено. Нужно лишь услышать каждую клеточку тела и обратится к ней с любовью, постараться её понять.

Маша любила и своё тело. В детстве она его стеснялась, был краткий момент, когда она не казалась себе красивой. Как и многие женщины, свои половые органы она считала чем-то не совсем эстетичным… нечто безымянное… там… Но это нечто дарило сладостные ощущение, и если задуматься, то по большому счету дарило и саму жизнь в таинстве рождения.

До Коли у неё были парни, но она не чувствовала их любви. Все их стремление, все их желание сводилось к тому, чтобы лишь удовлетворить их собственную похоть, и это ей не нравилось. Они не были искренними. И с ними она не любила своё тело, часто думала о нём, да и о себе в целом уничижительно. Ей было стыдно.

Но с Колей было всё совсем иначе. Она словно посмотрела на мир вокруг и на себя совсем иными глазами. Его взгляды, его ласки были бесстыдны и одновременно искренне наполнены восхищением, он убеждал её в красоте и желанности каждого кусочка её тела и она верила ему. Её средних размеров груди превращались в мгновение близости в чудесные, лакомые плоды, которыми она угощала его, а он медленно, очень осторожно касался их своими влажными жаждущими губами, слизывая капельки воды после душа с ареола наливающихся жизнью сосочков. Её живот, на котором, несмотря на все тренировочные усилия было немного коварного жирка, вдруг становился звенящей струной скрипки, из которой его ласковые руки извлекали нежную мелодию любви. Её ягодицы, которые до этого казались ей излишне крупными и крепкими, превращались в прелестные изгибы, которым бы позавидовала пенорожденная Афродита, фундамент храма их общего с Колей наслаждения, в святилище которого, между её прелестных ног расцветал самый прекрасный, благоухающий цветок, источающий сладчайший нектар страсти..

Коля разрешил ей в это поверить, и она увидела, что так все и есть на самом деле. Коля дарил лепесткам её цветка бесстыдные, нежнейшие прикосновения, сводившие её с ума, или мог властно, но осторожно войти в её глубины, заставляя все внутри её пульсировать в сладостной пляске И она приняла себя, затем уже познав и прелесть Колиного тела. Отдавая себя, она овладевала своим мужчиной, и кажется только так, пусть на короткое время, к ним возвращалась исконная целостность.

Это было невероятное волшебство, когда она будто прозрела. Когда они были вместе, они словно становились античными богами – бесконечно прекрасными, лишенными страхов и почти бессмертными. А может в этот момент они и были бессмертны, как бессмертна сама жизнь, бесконечно возрождающаяся во Вселенной, и меняющая лишь свои формы.

Машины чувства и мысли путались и она постепенно уснула, успокоенная этим все более замедляющимся калейдоскопом образов.

Не для меня придёт весна,

Не для меня Дон разольётся,

Там сердце девичье забьётся

С восторгом чувств – не для меня.

Русская казачья песня

Сергей Федорович, выйдя из института, отправился к своему хорошему знакомому, полковнику Дмитриеву. Время было уже позднее, давно за полночь. Но, как известно, для подобных служб время суток не имеет никакого значения. Тот работал в Пятом управлении МГБ, и как раз более всего был нужен для разрешения всяких деликатных заморочек. Подчиненные за глаза дразнили полковника «Фантамасом», так как он был абсолютно лыс и даже лишен бровей. В молодости он в одной из загранкомандировок попал в очень напряженную ситуацию – и в ответ на стресс все волосы выпали. Такая вот реакция организма. При этом физически полковник был очень здоров, занимался спортом, не пил и не курил.

Именно воспользовавшись помощью полковника, Сергей Федорович и надеялся забрать свою дочь и её парня из изолятора.

Дмитриев встретил Сергей Федоровича в самом радостном расположении духа.

– Добрый день, Константин Михайлович! Впрочем, скорее доброй ночи. Что ты такой радостный!

– Здорово, Федорович! Да так, дело одно мы удачно провернули. Так что глядишь – пойду на повышение.

– Рад за тебя.

– Ты по делу али так, чаю погонять… – полковник жестом предложил профессору присесть на стул, а сам начал копаться в шкафу.