Владимир Царанцев - Без вести пропавшие солдаты Манштейна. Часть вторая

Кулабуховы – восемьдесят пять человек!

Гряздиловы – тридцать восемь человек!

Шляховы – двадцать два человека!

Молчановы – двадцать девять человек!

Домоновы – восемнадцать человек!

Маматовы – пятнадцать человек!

И ещё много похоронок с другими фамилиями принес в это село почтальон!

Я не мешал ребятам, а они медленно обходили по кругу это поклонное место – не только сельского масштаба, а всех людей русских, где бы они ни жили, и любой наш человек, находясь здесь, обязательно вспомнит своих родных и родственников, отдавших свои жизни ради того, чтобы жили их дети и внуки.

Обойдя мемориал, Генрих подошёл ко мне и очень серьёзно сказал:

– Прости нас, дядя Максим, меня и моих солдат, за то, что мы пришли на твою землю с оружием в руках! Прости!

– Да чем вы-то виноваты, вы, мальчишки, которым забили мозги фашисты своей звериной идеологией под фанфары и барабанный бой лживой пропаганды о вашем превосходстве, да и не воевали вы! А вот как простить ваших фюреров, эсэсовцев, гестаповцев, полицаев, бандеровское отродье и хиви, предателей из РОА, перебежчиков и трусов? Нет им прощения, и не будет никогда! Особенно своим, славянам! Татаро-монгольское нашествие было более нравственным и человечным, в сравнении с нападением на нашу страну этого фашистского зверья. После того, что они здесь творили, – ни один немец не должен был вернуться домой даже раненым – только трупом ему была дорога в Германию!

Внимательно выслушав меня, парень долго стоял молча, не отводя глаз от длинного перечня фамилий павших воинов, забыв пересказать мои слова своим друзьям, сам всё переваривая и сопоставляя ранее услышанное и увиденное. Это уже хорошо, что он начинал потихоньку думать как нормальный человек.

– Поехали домой, ребята! У вас сегодня был тяжёлый день! Даже с перебором, как шоковая терапия для тяжелобольных. Вы много узнали, много видели, поняли и много пережили. Поехали домой!

Возвращаться по старой дороге мне не хотелось, да и крюк приличный получался бы, а напрямик было короче, и ехать спокойнее.

Выбранная дорога домой была немного узкая, как все старые дороги, построенные ещё в шестидесятые годы, но без выбитого асфальта с глубокими ямами, а с частыми и новыми чёрными латками, но зато пустая от машин. Только одинокий грузовик вдалеке с натугой поднимался на затяжном подъёме, направляясь куда-то по своим делам, да синяя легковушка торопливо старалась обогнать трудягу, чтобы не быть приятно удивлённой в конце подъёма от неожиданной встречной машины.

Солнце ещё прилично грело голые руки державшие руль, а в машине было тихо от молчащих моих пассажиров и уютно от спокойной музыки, а влетающий ветерок в открытые окна выдувал из голов ребят последние крохи геббельсовской брехни, и заставлял вспомнить ненароком сказанные их родителями крамольные и противоречащие нацистскому строю слова, приводившие их когда-то к возмущённым вспышкам юношеской горячности, а то и к открытому неповиновению и несогласию со взрослыми, которые ничего не понимают из-за своей отсталости и нежелания посещать собрания местного «партайгеноссе».

Проехали два небольших села, стоявших вдоль дороги недалеко друг от друга, вроде бы одинаковые по застройкам и в то же время абсолютно разные по людям, которые в них живут. Можно было подумать, что одно село не покидала жестокая дизентерия, отнимающая последние силы сельчан, чтобы хоть что-то сделать по благоустройству своего дома. Людей не видно, и только стая собак, увязавшаяся за машиной, возбуждённо гавкая проводила нас из села. А вот второе село неожиданно встретило нас такими же домами из силикатного кирпича, как и в первом селе, но выкрашенными заборами и затейливо перевитыми яркими цветками воротами, умело нарисованными местными художниками. С красивыми ставенками на окнах с интересом разглядывающие нас из-за белоснежных занавесок за неизменными палисадниками с яркими розами. Или просто свежепобеленные с ярко нарисованными цветами по углам и вокруг окон. По-над домами были проложены не широкие дорожки из асфальта от дома к дому, как будто раскатанные по зелёной траве. И даже колодец был украшен теремком, а журавель, уткнувший свой нос в деревянный сруб, выглядел каким-то ухоженным и гордым за своё село, утопающее в садах.

Как-то даже странно выглядела эта броская разница между двумя сёлами-соседями. Вроде бы одна земля, одно солнце над головой, а люди, живущие в них разные – одни живут в цветах и чистоте, а другие в навозе!

Лента дороги делала бесконечные повороты, объезжая более крутые склоны, взбиралась на пологие взгорки и сбегала с них, чтобы спрятаться за следующим поворотом и вновь показаться во всю её длину до следующего подъёма или поворота. И после очередного подъёма я увидел необычайное явление, которое никогда не видел раньше наяву, а только в далёкой телепрограмме «В мире животных», да и то один раз.

– Генрих, посмотри вправо и вверх, – быстро сказал я, останавливая машину, и показал ему рукой направление, куда нужно было смотреть, чем сразу отвлёк мою команду от затянувшегося молчания и заставил всех открыть рты от удивления или испуга. Это уже кто как отреагировал на увиденную громадную стаю птиц – то ли скворцов, то ли ещё каких-то пичуг, сбившихся в плотный ком из сотен птиц, как большой косяк сардин скучивается, защищаясь от хищников. Так и эти птицы, сбившись в плотный ком, защищались от какого-то хищника и выделывали такие воздушные пируэты или фигуры высшего пилотажа, как будто какая-то компьютерная программа меняла направление, изменяя её форму бессчётное количество раз, но сохраняя плотную массу стаи. Но самого хищника, напавшего на них, мы так и не увидели. Долго стояли мы, наблюдая за этой стаей, как будто только здесь, над этим местом, можно было исполнять этот волшебный танец, и нам было совершенно непонятно, как в таком плотном клубке не затоптали и не забили крыльями они друг друга.

– Что, вояки, испугались? Наверное, подумали, что это ваша тучка прилетела за вами и так обрадовалась, увидев вас ещё целыми? – упустить такой момент, да чтобы не подшутить над испуганными ребятами, как бы в отместку за тёщиных курей, я никак не мог.

– Если честно сказать, то в первое мгновение я испытал шок от увиденного! Но как же красиво! – восхищённо заговорил, приходя в себя, Генрих, и все остальные подтвердили его слова. – О, «йа», «йа», «натюрлих», шок!

– Ну вот и хорошо! Теперь я буду спать спокойно!

– Это почему же вы будете спать спокойно? – уже зная, что от меня можно ожидать чего угодно, дотошный парень всё-таки решил выяснить всё до конца.

– Генрих, солнышко, пора бы тебе уже знать, что у нас, у славян, есть такая примета: если ты за день не сделал какую-либо гадость другому, то ты всю ночь будешь страдать бессонницей и мучиться из-за утраченных возможностей. Это в большей мере относится к подавляющему числу наших чиновников, но и простой народ от них не отстаёт, понятно?