Татьяна Свичкарь - Инга и Барон

Но я совершенно безнадёжна. Изо всей геометрии я заворожена только магией построения объемных фигур, когда под рукой – и линейкой – вырастает зрительно прозрачный куб, и невольно забывается о цифрах и расчётах, и воображение даёт ощущение кристалла льда или горного хрусталя.

***

Бывает ли, что вам хочется музыки? Нет, я не о том, когда ткнёшь пальцем в кнопку колонок – и дрожи вся улица! Когда на природу выбираются на машинах, и от грохота «музыки боевой» испуганно смолкают птицы, я тоже терпеть не могу. Но иногда… иногда… что-то в душе страстно жаждет музыки. Это именно жажда – так изнемогающему от жары нужна вода.

Я возвращалась от мамы, из её полутемных музейных комнаток. Ходила я к ней за материалами о местных участниках войны, от нас в школе требовали заранее писать сочинения к Дню Победы. И я колебалась, какой дорогой возвращаться. Пойти на автобусную остановку? Но автобус к нам ходит всего один – «четвёрка», она появляется так редко, тащится так медленно, и всегда набита до отказа.

Можно пойти пешком, отчасти срезав дорогу. Правда, топать всё равно долго, а на улице холодно. Но приманка, главная приманка! По дороге будет школа искусств, и можно постоять под окнами и послушать пусть неумелую, пусть ученическую, но игру…. Фортепиано! Скрипку! Гитару!

И я пошла. Под окнами школы искусств растут громадные голубые ели. Густые, меж лапами таинственная тьма. Есть такой старый детский фильм «Новогодние приключения Маши и Вити». Мальчик и девочка шагнули в еловые ветви, и попали в сказку. В эти ёлки тоже можно шагнуть как в сказку. Правда, чаще мне кажется, что их посадили с прозаической целью. На первом этаже – танцевальный зал. И голубые ели лучше всякого занавеса скрывают окна, за которыми танцуют девочки в чёрных купальниках и шопеновских юбках.

Я шла вдоль окон медленно. Так крутят колёсико радиоприёмника. Тааак…. Отсюда летят гаммы. Ой, здесь вообще кто-то учится на чём-то духовом, на трубе, наверное! Как преподаватель не оглохнет… «Вальс цветов», «Вальс цветов» из «Щелкунчика». Чьи-то лёгкие уже руки летят по клавишам. Хочу, хочу!

И тут вдруг сразу пошёл снег. Огромными щедрыми хлопьями. Из чёрного, даже с красноватым отливом городской подсветки – неба. И это было волшебно. Стоять – подняв лицо и нестись вместе со снежинками – с неба… и музыка…

– Эй… – сказал мальчишеский голос. Осторожно, будто опасался – разбудить, спугнуть…

Мне так не хотелось открывать глаза. Я взглянула. Он стоял – продолжение сна, да. Такой высокий, такое лицо. Куда там Голливуд! Старинная гравюра. Я ж говорю – принц.

Я поднесла палец к губам – тсс… Хотелось дослушать музыку. Я знала себе цену. Принцам такие как я – не нужны.

Цветы, наконец, окончили свой вальс, и невесомыми снежинками опустились к ногам. Не только снег – впереди блестела раскатанная ледяная дорожка. Я сделала несколько быстрых шагов, оттолкнулась и покатилась по ней.

– Вы просто слушали? – донеслось сзади.

Видимо странное зрелище я являла перед тем. Стою неподвижно, и снег заметает лицо. А мне хорошо-о… Со стороны же – или девушке дурно, или она сумасшедшая.

– Или просто дура, – мысленно добавила я.

– Вы так любите эту вещь? – принц опять стоял рядом – Но отчего здесь? Ведь можно зайти, послушать…

– Да кто ж меня пустит?

– А хотите, я вам то же самое сыграю? – с готовностью предложил он.

– На чём?

– На гитаре.

Потом я узнала, что Славке только заикнись, что ты хочешь чего-то там послушать. Он не усомнится – ты этим живёшь, как и он сам, и в самое короткое время нужная музыка тебе будет – или сыграет сам, или принесёт запись на диске.

В тот день он только что окончил занятия, а поскольку он был гордостью школы, уже именитой (я потом кого ни спрашивала о нём – его все знали, там за плечами были сплошные победы в конкурсах и сольные концерты) – но и гоняли его преподаватели тоже с пристрастием. До седьмого пота в самом прямом смысле.

Ему хотелось – остыть, мне – согреться. Но когда он предложил меня проводить… Вы бы отказались от сопровождения Его Высочества? Только что мантия за ним не тянулась.

Однако он не знал, на что подписывается, провожая меня. Это надо пройти через весь центр, подняться на железнодорожный мост, затем миновать новые микрорайоны, и потом только очутиться в нашей деревне. И ещё я умела отвлекаться. Знала, что как бы ни намёрзнусь – дома у нас всегда тепло, и меня встретит печка-голландка, которую можно обхватить двумя руками, прижаться к ее серебряному боку, чувствуя, как прогреваешься до самых косточек. Я знала, что всё это скоро будет, и могла велеть себе – потерпи.

А он замёрз уже возле железнодорожного вокзала. Наскоро расспросив меня – как зовут, в каком классе учусь, и не играю ли на чём-нибудь сама, он хотел уже обрушить на меня весь водопад своих музыкальных пристрастий, но я заметила, как зябко от подтянул воротник своей модной, но короткой и тонкой чёрной курточки.

– Может, всё-таки на автобус? Или домой пойдёшь? – спросила я.

Он огляделся.

– А может, сюда? – спросил он, кивая на суши-кафе, недавно открывшееся в соседней с нами сейчас девятиэтажке.

Вот против суши я устоять не могу, как хотите. Когда у нас в классе у кого-то день рождения, чаще всего приносят конфеты, иногда кто-то даже торт приволочёт. Но к этому я отчего-то совсем равнодушна. А вкус блюда из далёких стран, каждый раз новый, и острота приправ… Короче, протяните мне суши, помашите под носом и ведите за собой, как козу на верёвочке.

…Кафе было маленьким. Хозяева купили квартиру на первом этаже и переделали её. Красные обои, чёрные иероглифы. Низкие столы, полутьма. Кроме нас здесь сидела только одна пара. Девочка в кимоно подошла к нам с двумя меню в кожаных папках.

Я прикинула, сколько у меня денег. Новый знакомый-то пока шапошный…

Но он не удостоил меню взглядом.

– Это у вас есть? А это? – и зазвучали японские слова.

Девушка нахмурила русые бровки, припоминая. Кивнула.

– Ну, и кофе…

Славка расстегнул куртку. Он едва заметил принесённые подносики, и неловкий поклон русской японки. Говорят, я умею хорошо слушать, и мне хочется всё рассказывать. Но я, как та коза, забыть о суши не могла, посражалась безнадёжно с палочками, пододвинула к себе соусник, и замотала суши в имбирь, как голубец в капусту.

…Позже я не раз вспоминала этот вечер, когда я впервые вступила на землю обетованную, потому что Славка мог сказать о себе, как и Андрес Сеговия: «Музыка похожа на океан, а музыкальные инструменты подобны островам, разбросанным в океане. Мой остров – гитара.»

Он был аборигеном этого острова, взяв гитару в руки в том возрасте, когда другие берут ложку, чтобы учиться есть, или зажимают в жмене карандаш, чтобы нарисовать своё первое солнышко.