Борис Борисов - «Orbi Universo». Править всем миром

«Что-то стырил, – подумала она, – Точно что-то стырил. По глазам вижу».

Оказалось, что лучше бы стырил. Петров наклонился к её завиткам на виске и громко-громко зашептал:

«Я в колодец Моисея плюнул».

Почему после этого нехорошего поступка следовало так радоваться Зое было не понять, так как она была девочка, причем послушная. Но – следует это признать – её всегда почему-то влекло к нехорошим дворовым мальчишкам сотворяющим всякие хулиганства, и она даже прыгала с ними с гаражей, а ещё потом со стройки с третьего этажа в кучу песка где оказался камень, отчего у неё на голове навсегда осталась отметина заботливо прикрываемая челкой.

«Так что ты, Петров, у меня не первый лежачий камень в жизни», – говорила она мужу, когда была в хорошем настроении.

Муж, который был тот ещё хулиган, и, несомненно, ободрал бы и растущую там же Купину Неопалимую на букеты, но умные монахи предусмотрительно огородили это место, и бдили.

– Будешь наказан, – сказала она мужу строго, – Тебя накажут за это.

– Кто?! – удивился муж, – Никто ж не видел.

– Кто надо, – ответила жена, – Кто надо видел. Будешь гореть, а тебя черти будут смолой поливать. Хочешь, фреску покажу? Там ты есть.

И они пошли смотреть фреску, а после и совершенно забыли об этом случае. Но тут вдруг вспомнилось все разом, и даже то, что с привезенного тогда с Синая барабана ни разу не стиралась пыль, и надо бы стряхнуть.

Посмотрев вверх мастер поцокал языком и достал лазерный дальномер.

– Двенадцать метров в высоту, – пояснил он, щёлкая что-то на калькуляторе, – Семь окон… Это будут … – Он показал получившуюся сумму хозяйке. Сумма эта, равная цене небольшого авто слегка удивила заказчицу, Но при госте торговаться было неудобно.

– Это же натуральный шелк, – попытался развеять сомнения хозяйки мастер, – Это дорого.

– Хорошо, пишите счёт, но муж его проверит, – холодным голосом сообщила она.

Утренний гость, кажется, только и ждал случая подать голос.

– Не кажется ли вам, Зоя Павловна, что натуральное золотое шитьё было бы более уместно в вашем нынешнем высоком положении?

Старичок опрометчиво вторгся в ту заветную область отношений жён и штор, куда вторгаться не позволялось никому. Право выбирать шторы было отвоёвано женщинами в тяжелых классовых боях, и такой стратегический плацдарм затак не сдают.

Зоя смерила наглеца взглядом, который мог бы удавить удава, и постаралась промолчать, но не вышло.

– Вы играете с огнём, – предупредила она не в меру распоясавшегося гостя подтвердив сказанное движением ладони левой руки сверху вниз рассекающей голову нахала пополам как арбуз.

– Ах нет, Зоя Павловна, увольте, с огнём на этот раз играете вы… Но кто же знает, что порох, пока не упала свеча.

Зоя не нашлась, что ответить.

– Мы бы, конечно, клали соломки погуще, там, где бы упали, если бы знали заранее, где упадем, но тогда, увы, нас в этом месте ждал бы не лёд, а пожар… Бог у нас большой шутник, верно? Впрочем, что это я разговорился. Разговоры пустое. Запал и порох, Зоя Павловна, нельзя разлучить, можно лишь отсрочить это свидание.

Яша ненадолго замолчал, что всегда давалось ему с большим трудом, и грустно покивал головой, словно зная что-то такое, о чем не мог говорить.

– Я хорошо знал вашу прабабушку, Фамарь Моисеевну – наконец продолжил Яков скомканною шторами беседу, – Очень хорошо знал.

Зоя, которая помнила, что прабабку вообще-то всегда завали Тамара Михайловна, не стала возражать. Фамарь Моисеевна, так Фамарь Моисеевна – по сравнению со всем, что случилось в это утро это были такие пустяки.

– Фамарь Моисеевна, зачем же вы сомневаетесь, родом из Польши, львовская мещанка, крещеная в Саратове для своего замужества с дворянским сыном, от которого была тяжела уже вашей бабушкой, нашедшая счастье с этим очаровательный чернобровым юношей, названного за этот брак отцом Иудой сраным, и проклятого за их помолвку, и затем лишенного отцом всякого наследства…

Всё совпадало, кроме имени. Решив пока не связываться с разбором туманной саратовской генеалогии, Зоя наконец поняла, что её беспокоило в этом визите, кроме гербов на подошвах незнакомца, о которых она решила спросить позже и отдельно.

– Вы мне вот что объясните. Яков. Как же вы сюда прошли, в наш посёлок, без пропуска?

Зоя Павловна склонила голову ожидая объяснений.

– О, это так просто, Зоя Павловна. Вы конечно помните Вольфа Григорьевича Мессинга, уроженца Голгофы, Кальварии, и великого представителя гурских хасидов. Нашего человека, который работал с Эйштейном, Фрейдом, Ганди, с Марлен Дитрих, через которою знал весьма многое, с маршалом Пилсудским, и наконец, со Сталиным. Помните тот самый случай когда он прошел к Иосифу без пропуска?

Это не сложно, все мы умеем это, возможно, без такого блеска, с каким это делал Вольф. Как? Вы смотрите человеку в глаза – важно чтобы он оторвался от своих бумажек и наконец посмотрел вам в глаза, вот так смотрите – (Яша показал глазами как) – и после этого он верит во все, что вы ему скажете. Вы протягиваете ладонь и он видит пропуск. Вы велите военному отдать вам честь как генералу – и он отдаёт вам честь как генералу. Наконец, вы велите женщине раздеться – и она таки раздевается!!!

Яша торжественно воздвиг руки к небу намекая что на то тоже есть воля Всевышнего.

– Шучу, шучу, шучу, – опять засмеялся он своим неподражаемым слегка картавым смехом, – Шучу. Ох уж, эта молодость…

Зоя Павловна умерила строгость взгляда.

– Итак, Мессинг… Впрочем, вы вскоре встретитесь с ним и спросите всё сами. Он научит вас таким вещам!

– Мессинг? Он же умер сто лет назад?!

– Я вас умоляю Зоя Павловна, такие люди не умирают. Они лишь уходят в тень.

Двадцать второе декабря две тысячи двенадцатого года, суббота, около полудня

День определённо был беспокойным. Не успела осесть пыль, поднятая с половика золочёными туфлями Якова Самуиловича, как в огромное 12 метровое окно каминного зала прилетел снежок и налип на нем на уровне второго этажа. Тут сомнений быть не могло: у ворот стоял известный на всю округу бомж и мыслитель Иван Светлогоров. Бомж он был вполне условный, где-то он всё таки жил, просто никто не знал где. «Где нальют, там и Родина» – любил повторять Иван, выказывая знание пьес пролетарского писателя, и был готов заснуть после угощения хоть на коврике.

Зоя даже обрадовалась – хоть кому-то надо было выплеснуть её переполнявшее, а подруги на это категорически не годились, ибо чем выше взбиралась Зоя по лестнице, идущей вверх наискосок тем более понимала какие тупые курицы окружали её добрую половину жизни. Однако муж мудро пояснил ей, в ответ на открывшийся ей ужас жизни, что это нормальная и типичная ситуация, что менять одних тупых куриц на других тупых куриц – это неправильная кадровая политика и следует работать с тем персоналом который есть, и Зоя смирилась. Курицы остались на своих местах, и всегда готовы были выслушать монолог под заголовком: «Какой муж гад, и как он ничего не ценит, что я ему», но не рассказывать же им, право, про Мировое Правительство, Якова Самуиловича со свастикой на золочёных туфлях и Власть над всем Миром.