Елена Есакова - Непростые истории 5. Тайны ночных улиц

Всё изменилось в один миг. Увиделось вдруг, что медовый свет дня – вот он, с другой стороны мутноватого стекла, а здесь – сырая уверенная тьма. Предчувствие, что что-то должно случиться, наваливалось тёмными волнами.

Похожие на сонных мух пассажиры, видимо, спали с открытыми глазами. Они мерно качались каждый на своём сидении в такт ухабам окольной дороги, и, казалось, что убаюканной цепочкой едут к неотвратимой, словно паучьи лапы, смерти.

Ерунда, ну что особенного? Полутёмный салон, дремлющие люди, гул мотора… Но тонким, похожим на комариный писк, сигналом инстинкт выл о невидимой и жуткой беде так, что ладони Заморова вспотели, а сердце затрепыхалось, как будто силилось вырваться из тесного плена рёбер. Сглотнув ставший в горле ком, Дима понял, что больше всего на свете ему тоже хочется биться в двери-рёбра и кричать, чтобы выпустили.

Туманная дымка окутала салон, в ней зыбко и страшно покачивались силуэты, за стёклами, а может, в сознании Димы сгущалась темнота.

В какой-то момент ему показалось, что окружающее плывёт, теряет реальность, стены салона сдвинулись, а сам он, напротив, стал как будто болезненно чётким. Руки потяжелели, Дима видел каждую папиллярную линию на сжимающих билет пальцах.

Леночка!

С трудом Заморов приподнялся, сделал несколько тягучих, словно в маслянистой воде, шагов. Он перевёл дух и тронул Леночку за плечо, привлекая внимание. Дима сомневался, что Елена Прекрасная его видела, когда он заскочил следом в отъезжающий автобус, но сейчас она поглядела, будто узнавая после долгой разлуки. Немного растерянно обернувшись, девушка встрепенулась.

Время остановилось. Он что-то кричал… Но крик лился густой волной «йэ-э-э-э-э», и Дима тянулся к хватающим воздух тонким пальцам, силясь достичь… И понимая, что не успевает. Чёрная пелена окутала мозг.

Болела голова, во рту чувствовался металлический привкус, когда Дима открыл глаза.

Ржаво-охристая поверхность чавкнула, отпуская из объятий, жирноватая холодная грязь продавилась между пальцами. Дима сел, пытаясь унять головокружение и дрожь. Что случилось? Сколько времени прошло? Где он?

В белёсом, истекающем желтоватыми струйками тумане проступали тонкие болезненные силуэты искорёженных конструкций непонятного происхождения, уходила в марево глинистая грязь. И абсолютная мертвящая тишина. Что-то жуткое было в этой тишине: казалось, что недалеко, скрытое непроницаемой завесой, таится нечто огромное и наблюдает за ним. Дима обхватил плечи и обернулся. Всё то же: грязь, торчащие из мглы куски проволоки, похожие на антенны штыри и вкрадчиво переливающийся желтовато-белёсый туман.

Дима поднялся и, прихрамывая, двинулся вперёд. Вернее, наугад, потому что ориентироваться в этом мешке туманной взвеси было невозможно. Болело и плохо сгибалось колено – то ли ушиб, то ли сказалось лежание в холодной грязи. Штанины неприятно липли к коже.

Сделав несколько шагов, он провалился ногой в яму, дернулся, освобождаясь от противной липкости, побежал, снова споткнулся, чуть не упал, но схватился за что-то твердое и склизкое. Дима пригляделся, и его чуть не стошнило: изогнутый в смертельной конвульсии позвоночник, у трупа не было кожи, а виднеющиеся между костями багровые остатки плоти были покрыты жёлтой слизью.

Дима отдёрнул руку, замер, не в силах отвести взгляда от страшной находки. Пальцы судорожно сжали ткань брюк, стараясь избавиться от противной липкости.

«…Держите, Дмитрий Александрович…» – едва слышный женский голос в мертвенной тишине показался жутким.

Сердце остановилось, живот скрутило леденящим ужасом догадки.

Он все же перевернул труп: мелькнули оскаленные матово-сухие зубы, в тёмной дыре треснувшего черепа замерцала вдавленная вишенка наушника, а ниже… ниже… на беловатых дугах рёбер полыхнул испачканный глиной обрывок ярко-красной ткани.

«Держите, в палитре дней – клич: такая, как я – не для вас», – шуршала тихо песенка, льющаяся из всё ещё работающего наушника.

Дима машинально попытался вытереть ладонь о землю, чертыхнулся, между лопатками потёк холодный пот. В голове безумным калейдоскопом вспыхивали и гасли видения из прошлого и настоящего.

– Боже мой, – задыхаясь и всхлипывая, пробормотал он, – боже мой, Леночка…

Глухую тишину прорезал скрип. Нервный, кривой, он бил по ушам.

Дима вытянулся в струнку, пытаясь хоть что-то увидеть в желтой мгле. Кинув последний взгляд на страшную находку, двинулся в сторону звука.

Может быть, это то самое чудовище, глядящее на него сквозь туман, как голодный паук на тупую муху, утомилось ждать и выказывает скрежетом нетерпение? Дима замер. Тихий, похожий на далекий вой стон вторил очередному скрипу.

Может быть, это «что-то» убило Леночку?

Шаг… Ещё шаг. Закрученная огромным штопором торчащая из грязи ржавая арматурина чувствительно проехалась по бедру. Чёртов туман. Боль на мгновение отвлекла. Дима двинулся дальше.

Выросшая из тумана громада при ближайшем рассмотрении оказалась древним корпусом автобуса. Облупившаяся краска обнажила бугрящиеся шрамы ржавчины, полуоторванная дверца раскачивалась на петле, издавая то самое гнусное «скри-и-и-и-и-ип…» и показывая пустой салон с истлевшими клочьями обивки. Железная, с изъеденными временем краями табличка там, где было лобовое стекло, № 27.

Дима замер.

Его мозг пытался переварить увиденное: если этот полного грязного тумана мир казался кошмарным сном, но мог быть объяснён невероятными, но версиями, то очевидно много лет как гниющий тут – тот самый автобус. Бессмысленно.

Свет фар ударил сзади почти физически. Дима обернулся, щурясь.

Его глаза уже привыкли к мрачной желтовато-белёсой полутьме, и потому проткнувшие туман столбы света дезориентировали. Скрип колёс, урчание приближающегося мотора. Сам не зная почему, Дима рванулся в сторону.

Он летел, мчался, не разбирая дороги, вяз в воздушном киселе, втягивая его грудью, понимая, что задыхается, а приближающаяся чудовищная машина преследовала, и Заморов пойманным зайцем плясал в перекрестье конусов бело-жёлтого света.

Визг тормозов, протяжный вой гудка. Дима вдруг понял, что бежит по влажной бетонной поверхности и белая разметка стелется под ноги. Клочья тумана разорвались грязными нитями, являя июльский свет знакомой улицы, цветочный киоск, остановку. Дима из последних сил рванулся к обочине.

Едва не задев, мимо прогрохотала громада мусоровоза…

Прижавшись к стене, Дима прикрыл глаза. Стена была неожиданно холодной и твёрдой. Глухо, с оттягом, болела нога. Там, наверное, нехилый синяк. Всё тело тянуло книзу, руки противно дрожали, в голове кружилось, пульс толчками отдавался в ушах, но запах родного города – такой привычный и родной – возвращал Диму к реальности и пониманию, что он почти у дверей полицейского участка района «Дельта» словил красочные глюки солнечного удара. И нужно лишь добраться домой, чтобы всё было хорошо…