Алгебра Слова - Струны пространства

И я очень любил, когда учительница бывала довольна моим ответом.

Этот хрупкий, но относительно стабильный мир длился не так долго. После он стал хуже и лучше одновременно. Я перешел в пятый класс. К Надежде Ивановне.

Девчонки во дворе по-прежнему возились с Данькой, качали его на качелях, таскали ему сладости и ходили с ним в сквер, где гуляли другие малыши. Там происходило Данькино воспитание строгими детскими голосами: «К качелям не подходи с земли не подбирай, цветы не рви, быстро не бегай». Данька был в меру послушным. Ни дать, ни взять – живая игрушка для девчонок, которые без устали играли в дочки-матери. Он, как собачонка, был предан девочкам. Думаю, причиной тому было, что они часто из дома выносили ему то булочку, то котлету, то наперегонки мчались за водой, когда Данька просил пить.

С мальчишками дело обстояло хуже: они стали подсмеиваться и подтрунивать надо мной. За мой вечно неприбранный внешний вид, за мою отличную учебу и за сопливого Даньку. Сначала за спиной, а потом и в глаза. Мне пришлось самоутверждаться в первом обществе, которое стало отворачиваться от меня. В ход шли все способы: кулаки, насмешки, соревнования в дурацких занятиях: кто обтрясет грушу в чужом саду, кто у пьяного вытащит сигареты, кто у первоклассников отнимет копейки, предназначенные для завтрака, кто подожжет собранную листву в отместку дворнику, кто хулиганскими словами испишет стены, кто украдет классный журнал, или, подбрасывая монеты на ладони, рискнет пройти мимо старшеклассников, которые собирались вечерами то за школой, то в сквере. Миллионы бессмысленных и подчас жестоких занятий изобретались мальчишками с поразительной скоростью и возрастали в своей извращенности.

Я не понимал, почему и зачем пацаны становятся такими. С драками дело у меня обстояло блестяще: когда дети расходились по домам, я брал Даньку и мы шли на школьный стадион. Там я подтягивался на перекладинах до одури и выполнял упражнения, сначала те, что показывали нам на физкультуре, а потом и сам усложнял себе программу так, чтобы немела от боли каждая мышца. Я приобретал необходимую для самозащиты и уважения силу. Во всех остальных делах, которые были мне не по сердцу, мне пришлось не только участвовать, но и брать верх над ребятами, быть изощреннее и жестче их.

С отличной учебой тоже пришлось попрощаться. Вернее, я ее тщательно скрывал долгими вечерами в маленькой комнатке за письменным столом. А в школе я хватал двойку за двойкой, прогуливал уроки, дерзил учителям, демонстративно пытался курить в туалете, и делал все возможное, чтобы не терять своего места в беспощадном мальчишеском мире.

Своего я добился. Я стал лидером. За призрачное уважение среди пацанов, в собственной душе я получил ненависть к самому себе.

Снова комнатка запиралась нами на большой бабушкин ключ. Родителям до нас с Данькой не было никакого дела, как, впрочем, и нам до них. В детский сад они его так и не оформили. Пока я был в школе, Данька сидел в комнатке у окошка, облокотившись на подоконник, и ждал меня. Он не выходил даже в туалет, чтобы не нарваться на пьяную мать или отца. Данька не знал, что эти люди имеют к нему какое-то отношение. Редкими стали и дни, когда обнаруживалась еда в холодильнике или недоеденная закуска на кухне. Вещи для Даньки чаще отдавали жалеющие меня соседи, а я ходил и вовсе, как нищий. Идя со школы, я еще со двора замечал Даньку в окне. Данька расплывался в улыбке, прыгал от радости на стуле и махал мне обеими руками.

Нехитрую еду я стал добывать, отбирая деньги у младшеклассников. Позже просто стоял около школы, прислонившись к столбу и смачно сплевывая. Мне хватало взгляда, что те, кто мне был нужен, подходили и ссыпали свою мелочь. Вещи я приноровился воровать с бельевых веревок, которые висели в каждом дворе. Брал я только самое необходимое. Себе и Даньке. Чтобы уж совсем не ходить в лохмотьях. Ворованные вещи мы с Данькой берегли, старались не пачкать на улице, а дома вешали в шкаф. Теплые вещи себе я не брезговал красть в школьной раздевалке, благо в универмаг привозили большие партии одного и того же товара и треть школы ходила в одинаковой одежде. Девчонки со двора свою выросшую «куклу» не бросили с возрастом. И, когда у них в школе начались уроки домоводства, я вздохнул с облегчением: Даньке навязали носков, варежек, нашили штанов и кривых рубашек. Он рассекал по двору, как модель, а девчонки с упоением старались перещеголять друг друга и одеть Даньку в вещи собственного производства. На Даньке же испытывались и кулинарные шедевры.

Поздние вечера стали мне отдушиной. Я придвигал к столу бабушкин стул и занимался. И теперь уже Данька подтаскивал некогда мою табуретку и усаживался рядом. Он заглядывал мне в глаза и смирно держал в своих маленьких ручонках карандаш, ручку, линейку, циркуль и ластик. Он с важным видом подавал мне то, что требуется, а потом опять забирал в кулачонки.

В библиотеку я ходил тайком на другой конец города, тщательно проверяя, чтобы никто из пацанов меня не увидел за таким непристойным делом. Своего царского места у малолетней шпаны я не был готов терять. И спрятав пару-тройку книг за пазуху, я мчался домой.

Занимался я вполголоса, читая, рассуждая, приговаривая, чтобы Даньке было не так скучно. Данька глядел то в учебник, то в тетрадь, то на меня и слушал. Ни слова не произносил, пока я не откладывал все в сторону. Бывало, это длилось и три-четыре часа, уж очень меня манили бабушкины книги. Время «когда я начну понимать» постепенно, но неумолимо приближалось.

Хотя и было трудно. Иной раз я неделю не мог понять несколько страниц из книги по какой-либо теме, и приходилось начинать снова и снова, пока не наступало прозрение. Над молярной массой вещества я бился рекордное количество времени – три недели, а все потому, что оказались вырваны две страницы с самым началом введения и определения самого понятия моль. Когда я уже совсем отчаялся, то внезапно увидел номера страниц: пятьдесят четвертая и пятьдесят девятая. Я вскочил, схватил Даньку и закружил его по комнате, щекоча ему бока. Оказывается, недостающих страниц не было заметно, потому что двойной листок являлся серединой одной из прошивок.

«Вот начнешь понимать, тут и откроется тебе удивительный мир», – говорила когда-то бабушка. И я понял, почему на краю письменного стола в вазочке всегда лежали очень твердые пряники. Данька, забывшись, начинал грызть колпачок ручки или карандаш. Очевидно, что я в его возрасте делал тоже самое, поэтому для этой цели бабушка и ставила дубовые пряники.

Я очень любил Даньку. Он был единственным, перед кем мне не приходилось притворяться. С ним я больше был не одинок, и благодаря ему у меня находилась масса дел, правда, не всегда законных, появилась и глобальная цель: вырасти и уехать с Данькой в другой город, выучиться и работать, чтобы навсегда вычеркнуть хулиганское прошлое и двух пьяных людей за стеной.