Николай Удовиченко - Голубыми дорогами мира

– Давайте я вас поцелую на прощанье? За вашу душу хорошую, за пирожки?

– Стесняюсь, людей много…

– А кто что знает? Может быть мы муж и жена?

Надя приподнялась на цыпочки и поцеловала Семеныча в щеку, затем обняла его за шею и мягко и нежно поцеловала в губы. На Семеныча это подействовало как удар молнии. Даже ноги ватными стали.

– Надя, здорово! Я этого никогда не забуду. Пишите, адрес вам вот, – вытащил Семеныч заранее приготовленный адрес.

– Не нужно, он у меня давно записан, и телефон тоже, – покраснела та.

Надя прошла контроль и уже с той стороны помахала рукой. Семеныч подождал, пока взлетел самолет и только потом поехал домой. Всю дорогу из головы не выходила Надя и ее поцелуй. Хорошая девушка, вот только лет на двенадцать младше. Ну и что? Мама тоже была на пятнадцать лет младше отца, а вон семерых родила и всех вырастили, спасибо им великое.

Через неделю он получил письмо от Нади. Она писала, что долетела хорошо, что родители не нарадуются на ковер и передают Семенычу привет и спасибо…

Незаметно прошли месяцы, прошел Новый год. Дела закрутили Семеныча: он сдал аттестацию на старшего механика, получил назначение на судно. Судно уходило через месяц работать в Новую Зеландию. Семеныч несколько раз звонил Наде в Москву. Сказал ей, что через месяц уйдет в моря.

– Я приеду провожать.

– Для вас дороговато это будет. Если согласитесь взять у меня денег, то приезжайте.

– Мне Лена даст.

– Лена семейный человек и у них свои расходы.

– Тогда соглашусь взять у вас. Потом соберу и отдам.

– Думаю, что потом отдавать не нужно будет.

– Почему это?

– Приедете и все узнаете.

В тихий вечер, какие бывают в Приморье в конце января, с легким снегопадом, без ветра, Семеныч закончил приемку судна, собрал рапорта у механиков и сидел в своем кабинете, решая, идти ли ему домой или остаться ночевать на судне. Через несколько дней судно уходило. Наде он деньги на дорогу послал, но ее пока не было. Раздался звонок телефона.

– Слушаю, старший механик.

Звонил вахтенный матрос с трапа.

– Здесь вас какая-то девушка спрашивает.

«Уж не Лариса ли заявилась?» – подумал Семеныч.

– А как ее зовут?

– Говорит, Надежда.

– Сейчас буду.

Трап был рядом с каютой. На палубе стояла Надя, с небольшой спортивной сумкой. Увидев Семеныча, сумку выронила и беспомощно оперлась спиной на леера. Семеныч подбежал к ней, и, не стесняясь вахтенного, обнял и поцеловал. Повел в каюту.

Семеныч позвонил из Данидина, города в Новой Зеландии, Наде в Москву. У Нади была ночь. Он сразу почувствовал, что Надя что-то недоговаривает.

– Говори, что у тебя. Я чувствую, что ты что-то утаиваешь.

– Володенька, я… я беременна…

– Что? Как? Урррра-а-а-а! Это же прекрасно, это лучшее, что может быть!

– Ты и вправду рад? Я тоже… Только… ведь мы… неженаты.

– Тебе что, бумажка нужна? Или я нужен? Ты моя жена, а на все эти загсы и свидетельства я плевал.

Из трубки слышалось счастливое всхлипывание.

– Да, да, Володенька! Я очень счастлива. Будь за все спокоен, я твоя жена и никогда не сделаю тебе ничего плохого. А первую хочу девочку. Целую тебя, жду тебя.

– Девочка и будет, я ведь старался на девочку. Встречать прилетай, ключи от квартиры возьмешь у Ромы.

– Обязательно. Жду!

Семеныч повесил трубку.

Пожилая пара новозеландцев стояла в сторонке и ждала, когда освободится телефон. Увидев сияющее лицо Семеныча, заулыбались оба.

– Are your Russian?

– Yes.

Русских рыбаков здесь хорошо знали, советские суда много лет работали совместно с рыболовными компаниями Новой Зеландии.

– What happened? Why you so loudly shouted “hurray”?

– I have called to home and talld to my wife. She's pregnant. I'll dad first time in my life!

– Wow! Congratulation! I believe first will girl. I know exactly, – засмеялась старушка.

– Bless God, bless God, – улыбался опрятный старичок и жал Семенычу руку.

Через четыре года у Семеныча и Нади было трое детей: Верочка, в честь мамы Семеныча, Ромочка, в честь друга, и маленькая Наденька, в честь ее мамы. Надя оказалась прекрасной женой и прекрасным человеком. Умная, покладистая, честная, всегда была готова помочь добрым словом и делом. Терпеть не могла лжи и фальши. Семеныч был счастлив.

Галима была совсем молоденькой, ей не было еще девятнадцати лет. Она была красавицей, с удивительным лицом, выразительными светлыми глазами, каких много у альметьевских татар, полными ножками, высокой грудью, тонкой талией и крутыми бедрами. Галима была татарочкой и мусульманкой. Она недавно закончила школу и сейчас училась на втором курсе института, готовилась стать детским воспитателем. Для такой удивительной девушки лучшей профессии и не придумать. Молодые парни и взрослые мужчины старались ухаживать за ней, но она была как-то равнодушна к их ухаживаниям. Бывало, что кто-то добивался небольшого успеха, провожал Галиму домой, у подъезда один даже сумел поцеловать ее, на что она отреагировала резко и больше не подпускала к себе такого нахала, как она думала. Она была ну прямо не современной девушкой, все женское в ней спало. Ее подруги, ровесницы, постарше и помоложе, вовсю крутили романы, бегали по вечеринкам, имели иногда по два парня, были и такие, что давно познали мужчин и находили в этих отношениях большое удовольствие.

– Ты что, Галима, так и молодость твоя пройдет, так ты ничего и не познаешь. А там дальше муж, дети, не до этого будет.

Галима только отмахивалась от них и молча улыбалась. Жизнь шла потихоньку, помаленьку. Никаких определенных представлений и планов об отношениях с мужчинами у нее не было. Про любовь она думала так: придет время и Бог даст любовь, а любить нужно один раз и навсегда. А иначе что это за любовь? Так учила ее мама. Мама была строгой и религиозной, свято соблюдала все мусульманские наставления. Она даже заставляла ходить Галиму с покрытой платочком головой, что Галима не всегда делала. Папа был другим человеком. Он при случае мог и выпить с друзьями, посидеть, поговорить, выпив, становился добрым, разговорчивым, общительным. Трезвый же он больше молчал, на мамины какие-то попреки только улыбался, но семья держалась на нем, и мама это признавала, она, как истинная мусульманка, всегда считала, что мужчина в семье главный. Слово папы был закон, но он никогда не рубил с плеча, он всегда советовался с мамой и даже с Галимой. Все знающие его считали, что это умный и деловой мужчина. На дочь он смотрел иногда чуть ли не с тоской: растишь, мол, растишь ее, вон в какую красавицу превратилась, а придет время и нужно будет ее отдать чужому парню. Любил папа Галиму. Был у Галимы еще старший брат, Марс, крепыш и силач, любивший честность и справедливость. Хорошая семья у Галимы! Так и жила Галима, ровно училась, ходила иногда в кино, на танцы, ничего особенного не ожидая. Но все это кончилось в одно мгновение. Как звездный взрыв. Случилось с Галимой такое, что закружило ее, завертело, она стала не собой, как бы забыла, кто она. Так бывает только тогда, когда приходит большая и настоящая любовь. Это чувство захватывает человека, и он живет не для себя, а для того, кто пришел в его жизнь, а через такое чувство живет и для всех людей. Так оно и должно быть.