Николай Удовиченко - Голубыми дорогами мира

Немного погодя пришел домой Марс. Мать тут же нажаловалась ему и рассказала о своем разговоре с Галимой.

– Мама, – сказал Марс, – не делай из мухи слона. Ты не права в своих словах о вере и национальности. Это глупость. Я поговорю с Галимой и, если нужно будет, поговорю с этим парнем. Превратить Галиму в случайную утеху я никому не дам, а если у них серьезно, то я поддержу их, а не тебя.

– О, Аллах, вырастила их, все отдала им, а они на меня плюют и мое мнение для них ничего не значит. И зачем я дожила до такого?

– Мама, успокойся. Мы любили всегда тебя и сейчас любим, но стали взрослыми и позволь нам самим решать наши взрослые проблемы. Иначе мы на всю жизнь останемся детьми.

Мать в слезах ушла в свою комнату. Марс пошел к Галиме.

– Ну, рассказывай, что там у тебя, а то мама совсем испереживалась.

Галима помолчала. Потом сказала Марсу, что сама пока ничего не знает и пусть все дадут ей время разобраться. Как только разберется, все сама разложит по полочкам и все расскажет им, близким.

– И много времени тебе нужно?

– Я не знаю. Я пока ничего не знаю.

– Хорошо. Помни, что я тебе ничего плохого не желаю. И если у тебя серьезно, то я на твоей стороне. А эти высказывания о том, что он русский, что не мусульманин, я не принимаю. Это все чепуха на постном масле. Русские с татарами живут вместе и рядом так долго, что давно стали не просто родичами, а почти одним народом. Есть идиоты, которые хотят нас поссорить, да только не удастся это им.

– Спасибо, Марс. Ты у меня настоящий друг.

– И брат тоже.

– И брат, – засмеялась Галима.

Марс ушел к себе и сел за компьютер.

И началась у Галимы совсем другая жизнь. Все заполнено было им, Иваном Петровичем, Ванечкой, как она звала его про себя. Каждый ее поступок, каждая ее мысль была связана с ним, и она все время соотносила: а как он посмотрел бы на то, что я подумала, сделала? Иван Петрович вошел в ее жизнь мощно, охватил все ее стороны, она как то даже не представляла, что его раньше в ее жизни не было. Удивительно, она даже во сне чувствовала его. Иван Петрович чувствовал примерно то же самое. Правда, он был старше и был мужчиной. А у мужчин все проходит грубее, такими их создала природа. Встречаясь с Галимой в институте, он сразу же уводил ее куда-нибудь в укромное место, где не было никого. Они не обнимались, не целовались, они просто сидели и чувствовали друг друга, как бы сканируя мысли и чувства друг друга, они так умели. Они познавали так друг друга и это познавание приносило им огромное удовольствие, больше, чем объятия и поцелуи. Они вживались друг в друга, понимали друг друга без всяких слов. На лекциях Ивана Петровича Галима сидела тихо, слушала и почти ничего не понимала, что он говорит. У него иногда от ее присутствия происходили сбои в том, что он говорил. Окружающие заметили их отношения. Кое кто из женщин-преподавателей косо смотрел на них, кое кто ехидно и пошло улыбался, но были и такие, кто радовался за них. Как-то декан Фарида Иметовна пригласила Ивана Петровича к себе в кабинет. Налила чаю, поставила блюдце с татарскими сладостями, призадумалась.

– Что у вас с Галимой, Иван Петрович?

Иван Петрович не нашелся сразу, что ответить. Посидел молча, потом заговорил.

– Ничего и все.

Фарида Иметовна удивленно вздернула брови.

– Я вас не понимаю.

– Поправлюсь. У нас с ней все. Так мне кажется.

– Трудно с вами говорить, вы объясняетесь загадками.

– Никаких загадок. Дайте время нам до конца все понять и разобраться.

– Вы должны понимать, что она совсем ребенок, ей нет даже девятнадцати.

Иван Петрович не понимал, как и Галима, причем здесь возраст или еще что-либо другое.

– Люди в институте уже говорят о вас, иногда не совсем хорошее. Но я в нехорошее не верю. Галиму я не знаю, а вас знаю давно и не верю, что вы способны на плохое.

– Спасибо. Я всегда верил в вашу доброту.

– Кстати, что там с вашей работой по истории тюркских народов? Я давала ваши отрывки для ознакомления Накипову, он в восторге. Говорит, что такие вещи тянут на докторскую и еще сказал, что с удовольствием будет вашим протеже, если вы захотите. Он поражен вашими новыми и необычными взглядами на вопросы, которые вы освещаете в своей работе.

– Как только мы с Галимой во всем разберемся, я закончу эту работу в кратчайшие сроки. И с удовольствием буду иметь референтом Накипова. Кто же от этого откажется?

– Господи, нигде без женщины, видимо, не обойдется. Ему докторская в руки плывет, но…нужно все закончит сперва с Галимой. Желаю вам с ней счастья, думаю, что вы к нему придете. А на насмешников не обращайте внимания. Только помните, что она еще очень молода.

– Я никогда не обижу ее, это не в моем характере обижать людей, да я и не смогу сделать ей плохо.

– Верю и еще раз желаю вам всего наилучшего.

Иван Петрович кивнул головой и пошел к выходу.

Вскоре после этого у Галимы состоялся разговор с отцом. Папа был всегда для Галимы отдушиной, он всегда, как никто, понимал ее.

– Что у тебя случилась, милая? Расскажи, что можно. Мама тут такого наговорила, она в панике, она даже в ужасе.

– Папа, вы все можете подождать? Я сама пока ничего не знаю толком. Но то, что случилось важное для меня, то это правда. Если все это будет и дальше так, то я без этого человека жить не смогу.

– Ого! Сильно сказано! Но…хорошо, доченька, в душу к тебе я лезть не буду. Я знаю тебя, знаю, что глупостей ты не должна наделать. А тебя не пугает, что он намного старше тебя?

– Нет, не пугает. Так послано нам свыше, значит так должно быть.

– Хорошо. Я попробую успокоить маму.

– У нее глупости в голове, да и на языке. Она примешала ко всему то, что он русский, что не мусульманин. Марс тоже считает, что это глупости.

Больше отец не затрагивал эту тему. И все шло своим ходом. Прошло месяца полтора, и кое-что стало и изменяться. Иван Петрович начал сближаться с Галимой физически. Сказывалась его мужская сущность, да и Галима чувствовала, что без физического сближения не обойдется. И ждала этого с некоторой пугливостью, но и с радостью тоже. Как-то Иван Петрович, провожая Галиму, прижал ее к себе. У нее сразу подкосились ноги, и она куда-то уплыла. Она очнулась только тогда, когда поняла, что впилась ему губами в шею и он хочет мягко освободиться от ее поцелуя. Она оторвалась от его шеи и, обняв за шею, крепко поцеловала его в губы. Здесь ватными ноги стали уже у Ивана Петровича. Они не заметили, как были расстегнуты пальто. Как они прижались телами друг другу. И это приносило им неизведанные ранее наслаждения. Из губ Галимы вырывалось частое дыхание. Потом Иван Петрович застегнул ей пальто, застегнулся сам. Это был их первый поцелуй, первые объятия. Долго молчали, медленно идя к дому, где жила Галима. У нее между бровей прорезалась резкая складка, так у нее всегда бывало, когда она хотела что то сказать серьезное.