Александр Лобанов - Юнайтед. Роман

– Да знаю я Александра Иваныча, – ласково усмехаясь, перебил Валера, – он же бывал у нас вместе с твоим отцом. Хороший мужик, душевный. Только отец мой его не любит чё-то. У них на почве веры разногласия.

– Вот не должен отец Николай кого-то не любить, – хмуро произнёс Артём. – Он должен любить всех христианской любовью. На то он и батюшка.

Сад огласил женский окрик: «Валера!» – но никто не отозвался. Всё так же шелестел ветер в деревьях, всё так же стучал шарик пинг-понга.

– Подросли детишки-то. – Дмитрий кивнул в ту сторону, откуда доносился звук.

– Да уж, твой вроде поживее стал, – посмотрел туда же отец Николай. – Слава Богу, что теперь хоть оба при деле.

– При деле, – хмыкнул Дмитрий. – Твой-то хоть сам всего добился, а мой…

– Ой, Дим, я тебя умоляю, сам добился! – отмахнулся отец Николай. – Кто в наше время сможет бизнес с нуля начать без чьей-то помощи? Тем более Валерка тогда ещё студентом был, на вечернее отделение перевёлся. Я все связи, какие имею, поднял. Ты тоже кое-чем подсобил, забыл, что ли?

– Да это всё понятно, – мрачно сказал Дмитрий, – не в связях дело. Твой знает, что делает, и делает сам по мере умственных возможностей. А мой? Ему ведь до фонаря всё. Работать ему неинтересно, интереснее о судьбах человечества разглагольствовать да критиковать всех. Ну взял его Сашка в своё агентство. Говорит, справляется, да только мне сомнительно. Какой из этого оболтуса замдиректора? Сашка, тот видит в нём какую-то необыкновенную личность, имеет на него какие-то виды, но Сашка – натура романтическая, да ещё к молодёжи слабость имеет, сам знаешь. Думаю, он до сих пор половину работы за него делает. Нет, мозги у Тёмки на месте, очень даже неглуп парень, иногда сам удивляюсь, да и горжусь втайне, но это как раз самое обидное. Вместо того чтобы хоть раз устыдиться, что всё ему в жизни по блату достаётся, да учёбу параллельно закончить, он ещё и выпендривается – какой я, типа, крутой, на руководящей должности!

– Эта девушка-то, Яна, ничего? – осторожно спросил священник.

– Да вроде ничего, – задумчиво сказал Дмитрий. – Вроде любовь. Надеюсь, жениться в пылу страсти не решат. Тёмкина свадьба только в ночном кошмаре привидеться может.

– Пить-то хоть бросил? – так же осторожно спросил отец Николай.

– Не знаю, – отвернулся Дмитрий, – мы ж теперь отдельно живём. Не думаю. Но за это я пока спокоен. Не сопьётся. Такие люди, как он, не становятся законченными алкоголиками. Нет в нём какой-то тяжёлой мысли или глубинной печали, чтобы спиваться. Он всегда хотел – пил, не хотел – не пил. Но чаще всего хотел.

– А с верой у него всё те же отношения?

– Да какая там вера! Каким был демагогом, таким и остался. Под Сашкиным влиянием ещё хуже стал. У него, знаешь же, что ни православный, то зомбированный раб с промытыми мозгами. Да только мне до религии нет большого дела. Сашка – ответственный человек, работящий, способный и другим помочь. Кроме того, ещё и конкретно хлебнувший в жизни, как и я. А Тёмка ещё от жизни палкой по голове не получал. У меня самого всегда были непростые отношения с верой. Я исповедую свою особую веру – веру в труд, в волю человека к труду, в прямую, материально осязаемую добродетель. И сколько себя помню, всегда жил по правилам этой веры. И, как ни странно, никаких кризисов веры, как это называют, у меня не случается. Наоборот, чем выше я поднимался во власти, тем крепче становилась моя вера. Я часто вспоминаю твои слова об этом… государевом человеке, которого всю жизнь преследует величайшее искушение – искушение властью. И подавлять в себе это искушение надо непрестанным трудом во благо людей. Чем больше власти, чем сильнее искушение властью, тем больше самоотречения. Тем более каторжным должен быть труд. Не труд ради власти, а власть ради труда. На протяжении последних десяти лет я существую и работаю среди людей, для которых власть самоценна. Каждый день имею дело с такими проходимцами, с такими выродками… Ты вот хоть и знаток человеческих душ, но таких нелюдей, уверен, и в кино не видел. Я самым жалким образом прогибаюсь перед начальством, нередко оказываюсь задействован в натуральных аферах… вынужденно, конечно, но всё же. И всё ради того, чтобы сохранить возможность делать большое дело во благо людей. Хотя, чего греха таить, от непомерной гордости за проделанную работу, от чувства собственной важности, от осознания того, что уже прочно вписал своё имя в историю Москвы, избавиться не могу… Знаю, ты скажешь, это гордыня. Да и чёрт с ней! Нужно ли вообще от неё избавляться?

– Не смею тебя осуждать, не дождёшься, Дим, – без улыбки сказал отец Николай. – Нелегко тебе.

Воздух наполнился низким звенящим гудением – огромный шершень пролетел в сантиметре от макушки Дмитрия, едва не сел ему на планшет и нацелился на дверной проём беседки. Отец Николай проворно вскочил со стула, помахал руками, захлопнул застеклённую дверь. Шершень, миновав фиолетовые щупальца орхидей, взлелеянных женой священника, направил свой тяжёлый полёт в глубину сада.

– Чем твоя фирма занимается, я уж забыл? – спросил, прищурившись, Артём.

– Да таксопарк у меня небольшой. – Валера шагнул в сторону, подцепил ногой слетевший шлёпанец. – Для иностранных туристов.

– Я слышал, некоторые православные боссы заставляют сотрудников в перерывы всякие религиозные материалы штудировать. Могут спрашивать у тёлки, кандидата на вакансию, делала ли она аборты, и посылают, если делала. Ты своих диспетчерш не тестируешь на этот счёт?

– Да ты чё! – приняв слова Артёма за незлую шутку, рассмеялся Валера. – Только на безупречное знание английского.

Он уже хорошо видел беспомощность Артёма в пинг-понге и играл в поддавки, но Артём всё равно проигрывал – у него устала рука.

– Я каждое утро в шесть часов купаться езжу, поехали завтра со мной? – предложил поповский сын. – И Янку возьмём.

– На этот болотистый ручеёк, на Десну, что ли? – скривился Артём.

– Не, ты чё, там озеро нормальное есть. – Валера махнул рукой в неопределённую даль. – Так круто! Ранища, народу никого нет, а ты рассекаешь себе. Когда ещё погода хорошая и солнце восходящее – благодать. Утреннюю зарядку, конечно, ничто не заменит, но всё равно круто.

– Неохота в такую рань в выходной день вставать, – отнекивался Артём. – Лучше вдвоём с Янкой поезжай.

Валера недоверчиво заулыбался:

– Ты это несерьёзно, надеюсь?

– Ну хочешь, вон, предложи ей.

Три женщины, быстро приближаясь, шли по аллее, поднялись на перекинутый через водоём деревянный горбатый мостик. Рыхлая, коротко стриженая Ирина, издалека бьющая по глазам, подобно фонарю, яркой рыжиной крашеных волос, длинноногая брюнетка Яна в узких белых джинсах и двенадцатилетняя Катя, сестра Валеры, жёлтая от загара и тощая, как соломинка, в просторном ситцевом платье.