Надежда Васильева - Когда ангелы поют. Повесть

За границу попала впервые. Приглядываясь к иностранкам, всё старалась понять, почему так скромно одеты. И даже не то чтобы скромно, как-то вызывающе небрежно: кроссовки, джинсы, свитер, никчёмный шарфик на шее. Волосы растрёпаны. Мода у них такая, что ли? Наши все с утра при параде: косметика, бижутерия, причёски, будто не на завтрак, а на ужин в ресторан спешат. Или, наоборот, только с пирушки возвращаются. Пройдут мимо – шлейф духов за три метра тащится. И мужчины тоже – при костюмах и галстуках, как члены Политбюро на Доске почёта. Внимательным взглядом осмотрела женщину, что вышла делать доклад. Пронзил её взгляд, глубокий, трепетный, который так не вязался со спокойным грудным голосом. Все выступающие заметно нервничали, что выдавал их голос. А эта… будто спустилась откуда-то свысока. Может быть, преподаватель? Их спокойствие – от опыта. Красивая какая! Только глаза какие-то странные. Всё куда-то поверх голов смотрят. Говорит вдохновенно, на каком-то удивительном порыве, не то чтобы красноречия, скорее какой-то неоспоримой истины. И порыв этот исходит прямо из груди, которая защищена скрещенными кистями чувственных рук. Говорит на хорошем английском. Прислушалась. Переводчица часто затруднялась с переводом и тогда беспомощно смотрела в зал, ища поддержки. Видно было, что речь шла о вещах, ей не понятных: о жизненной энергии Кундалини, об открытых энергетических центрах, об особенностях нового времени эпохи Водолея, о Божественном даре творческого потенциала и ответственности каждой личности за этот бесценный дар. Хоть английский Наташа знала не очень хорошо, но поймала себя на том, что смысл выступления проникает в неё без перевода. И внутри что-то вспыхивает, быстро и легко, как вспыхивает от искр костра сухая весенняя трава. И душу переполняет непонятное волнение. Оглянулась на соседей. Те были во власти других забот. Кто-то обсуждал предстоящую вечернюю программу, кто-то делился впечатлением от покупок, кое-кто скептически усмехался, качал головой, улавливая обрывки непонятных фраз. А женщина всё говорила – самозабвенно и упоённо. Взгляд её широко открытых глаз был устремлён поверх многочисленных людских голов. Отталкиваясь от глухих стен, светлым лучом скользил он по залу, как будто выискивал кого-то в разноликой массе. Вот зыбкий луч остановился на Наташе и тотчас радостно устремился вверх, к высокому потолку. Наташа пыталась поймать его своим горящим взглядом. Губы женщины тронула улыбка. И в зале вдруг призрачным колокольчиком зазвенела тишина. Разом стихли все посторонние разговоры, люди замерли и чего-то ждали. Раздались редкие вежливые хлопки. Женщина опустила голову и стремительно вышла из зала. А у Наташи перехватило горло – ей вдруг стало так душно, словно в помещении иссяк весь запас кисловатого воздуха. Она вскочила и тоже поспешила к выходу, чтобы успеть догнать эту странную и загадочную незнакомку.

Та сидела в холле на диване. Глаза её были закрыты, ресницы чуть заметно подрагивали. Наташа несмело подошла и на ломаном английском, спросила:

– Извините, можно с Вами познакомиться? Вас как зовут? – Эти фразы первыми пришли на ум. К тому же от волнения куда-то исчез весь и без того скудный запас известных ей иностранных слов.

– Мария, – быстро открыла глаза женщина. Имя свое она произнесла по-русски. – А Вас?

– Наташа.

– Удивительно! В прошлой жизни Вы носили это же имя.

Наташа потрясённо молчала. Да и что она могла на это сказать?

– Я знаю, Вам трудно говорить по-английски, – тронула её руку женщина. – Но Вы понимаете меня, не так ли?

Наташа кивнула. Она, действительно, понимала всё, что говорила эта женщина. Более того, ей казалось, что они давно и очень хорошо знают друг друга. Хотя такого, конечно же, не могло быть!

– Да, мы знакомы, – словно прочитав её нелепые мысли, вдруг с какой-то странной улыбкой подтвердила та. – В прошлой жизни мы были подругами. Нищенками. Бродили вдвоём по Сибирским дорогам России. У Вас был красивый и сильный голос. Вы чудно пели. А сейчас поёте?

Наташа кивнула. Когда-то ходила в вокальную группу и даже пела в трио. Немало получено дипломов в разных конкурсах. Но до песен ли сейчас?!

– А я заболела и умерла, – продолжала Мария. – Умерла у Вас на руках. Вы очень горевали, оставшись одна! Вот почему и сейчас Вас так неосознанно тянет ко мне. Вы – одна из немногих в этом зале СЛЫШАЛИ то, о чём я говорила. У Вас есть тяга к духовным знаниям, но, к сожалению, нет УЧИТЕЛЯ. Он появится тогда, когда Вы будете готовы к восприятию духовных знаний. Но для этого иногда одной жизни бывает мало.

Зазвонил мобильный телефон. Мария что-то коротко сказала в трубку. И встала:

– Извините. Я должна Вас покинуть. За мной приехал муж. Возможно, завтра он привезёт меня сюда снова. Хотя сейчас мне трудно пообещать это наверняка.

И больше Наташа её не видела: ни на следующий день, ни в день отъезда. Всё, что происходило на семинаре дальше, ничуть её не интересовало. Из головы не выходила Мария. В ней чувствовалась сила каких-то таинственных знаний. Уже в самолёте, на обратном пути, её вдруг осенило: ведь они не обменялись адресами! И взяла жуткая досада на свою растерянность. Но самоедство длилось недолго. Словно кто-то незримый провёл по волосам рукой, снимая напрасные угрызения. И вместо табло «Пристегните ремни!» высветилась мысль: значит, не время. Надо будет – даст о себе знать. Информация о каждом участнике, с адресами и телефонами, в папке у каждого есть.

И не ошиблась. Через две недели обнаружила в почтовом ящике письмо. Оно было без конверта. Но даже этот странный факт не удивил. Сложенный вдвое листок почтовой бумаги с ангелом вместо подписи источал аромат ладана. Сообщение было написано от руки. Мария писала, что общаться им пока нельзя. Причин не объясняла. Предупреждала о том, что Наташу ждут большие испытания. И советовала молиться, и утром, и вечером, чтобы не угодить в лапы тёмных сил, которые роем вьются вокруг. Прочитав письмо, Наташа спрятала его между страниц толстого англо – русского словаря и велела себе забыть о нём на время.

Интересно, правда ли, что существует душа? Мама в это верит. А он, Сенька, скажем так: «в стане колеблющихся». То верит, то нет. Хорошо бы, если Бог действительно был! Но тогда почему столько несправедливости на свете? Почему не карает преступников и террористов? Почему не дает счастья тем, кто этого заслуживает? Взять маму, например. Она ведь отца любила! За что дано ей такое горе? Почему суждено остаться одной? Ведь какая красивая! Вот только горбиться иногда начинает, словно груз проблем на плечи давит. Он, Сенька, ей об этом не раз говорил. Выпрямится с улыбкой, потреплет его по волосам, а потом, смотришь, снова сутулиться начнет. И добрая! Сколько людей к ней за советом обращаются. Он, Сенька, в душе матерью гордится. А старший только ёрничает, всё придирается да цепляется. Сколько раз отец ему за это по ушам давал, всё без толку. Только злобу копит. Будто всю жизнь мстит ей за что! Как у неё терпения с ним хватает?! Он бы, Сенька, на её месте, давно бы Гену этого так отделал, только бы перья по сторонам летели! Не раз уж упрекал мать в излишней мягкости. А она, знай, одно твердит: «Нельзя, Сеня, на злобу злобой отвечать. Кроме нас, ему никто не поможет. Мысленно представляй его таким, каким хотел бы видеть. И мысли сделают своё доброе дело. Он ведь и сам не ведает, что творит!» Как же «не ведает»! Нарочно издевается. И чем больше она терпит, тем сильнее из него всякое дерьмо прёт!