Надежда Васильева - Когда ангелы поют. Повесть

После смерти отца мама совсем потеряла силу. И даже по телефону разговаривала так безучастно, словно спросонья. Звонить ей люди стали всё реже и реже. Отец раньше ворчал на мать, когда та с головой уходила в чужие проблемы. И даже отключал телефон. А теперь вот и хотелось бы, чтобы кто-то вывел её из этого гнетущего состояния, да некому.

Искоса наблюдая за матерью, видел, что вся она в своих тяжёлых мыслях. Подопрёт висок рукой, сидит и смотрит в одну точку, словно слушает кого-то видимого ей одной. Так и умом тронуться недолго. А Генка совсем распоясался. Ведет себя так, будто сам дьявол в него вселился. Каких-то полупьяных девиц водить в дом стал. Музыку врубает на всю громкость до самого утра. Из музыкального училища, где работал, выгнали. И опять-таки по пьянке. А ведь как на аккордеоне играет! И всему виной халтуры эти: свадьбы да дни рождения. Мама, наверное, еще и не знает, что Генка уволен. Уходит на работу рано, приходит поздно. И у него, Сеньки, язык не поворачивается, сказать ей об этом. У неё от таких вестей глаза испуганными становятся. Братец же её растерянностью прямо-таки упивается! Ну как о нём, после всего этого, хорошо думать можно?!

Вспомнился сороковой день после смерти отца. Пока за столом сидели вместе с друзьями да соседями, брат вёл себя сносно. Знает, что мама о нём никому не рассказывает и сор из избы не выносит. Стоило остаться в доме одним (мама ушла провожать гостей до остановки), как тут же накинулся на пса Виконта, который спокойно лежал на коврике в прихожей, ни сном ни духом не чуя за собой какой-нибудь вины. Зачем, видите ли, пёс под ноги ему попался. Сначала ботинком пнул. Но этого показалось мало. Тогда взял в руки молоток и стал бедную псину постукивать по лапам и спине. Тот и скулил, и визжал, и рычал. Но у братца вино в жилах бродит, всё не успокоиться никак. Укусить его Виконт не может. Хозяин всё-таки. Сеня увёл собаку в гостиную и захлопнул дверь. Тогда братец накинулся на него.

– Ах ты гнида! И что я тебя в детстве не придушил!

– Зверь ты! Зверь! – с гневом выкрикнул Сеня. И дальше понесло, не остановиться. – Ты и отца в гроб вогнал! Тебе никого не жалко! – Говорил, глядя прямо ему в глаза. И вместе с горькими словами выплёскивал холодный страх, который так нагло и бесцеремонно хотел завладеть им. Старший отступил. А Сеню было больше не остановить. – И не пугай меня! Не из пугливых!

При этих словах Генкины чёрные зрачки превратились из пуговиц в острые точки. Из горла вырвался какой-то хищный рык, словно он готовился к прыжку. И не заставил себя ждать, метнул в Сенькину сторону своё огромное тело. Заломил ему руку за спину и изо всех сил пытался ударить головой об пол. Приём этот Сене был знаком. Он вовремя сконцентрировался, напряг весь позвоночник. И удара не получилось. В это время в прихожую вбежала мать.

– Успокойтесь! Не гневите Бога! – разводила она их цепкие руки, пытаясь встать между ними. – Умоляю вас, ради памяти папы!

Сеня оторопело наблюдал за тем, как мама обнимала брата, как маленького, гладила его по голове и шептала:

– Я люблю тебя, Геночка, слышишь?! Молюсь за тебя! Каждый день молюсь! У нас всё будет хорошо! А Сеня теперь будет спать в гостиной. Сеня! – умоляюще взглянула она на него. – Перенеси в гостиную свою постель! Сегодня в доме должно быть очень тихо! Слышите?! Тихо! Тихо… Тихо…

Она продолжала гладить Генку по голове. И, что удивительно, тот не отпихивал руку матери. Наоборот, во взгляде появилось что-то детское, виноватое. И голова стыдливо опустилось вниз.

Со стены с грохотом упал портрет отца, обрамлённый чёрной лентой. Стекло на портрете треснуло. Мать с ужасом смотрела на портрет, и Сеня понял – плохой знак. Как ни странно, но это разом отрезвило братца. Он быстро ушел в свою комнату и выбросил Сенину постель в прихожую. Коврик Виконта тоже переместил из прихожей в гостиную. Умный пес сразу понял, что к чему, и даже благодарно лизнул ему руку.

Ночью, услышав глухие рыдания матери, Сеня осторожно постучался в её спальню. Присел на край постели и мягко провёл рукой по маминым волосам.

– Мам, отчего он у нас такой жестокий? И почему меня так с самого детства ненавидит?

Мать молчала, глядя на висящую в углу икону Богородицы. Сеня понял: ей и самой хотелось бы задать кому-нибудь этот вопрос. Он вздохнул и тихо вышел из спальни.

И долго наблюдал за тем, как пляшут на стене отблески уличного фонаря. Вот они выстроились в петляющую тропинку. Мама говорит, что у каждого человека свой путь. По чужому идти и тяжело и опасно, потому как у каждого человека свой шаг и свой след, в который ступня попадает легко и уверенно. А рискнешь свернуть на чужую тропу, будешь падать, подворачивая и ломая ноги. Сеня такое не раз замечал. Даже не в лесу, а в городе, когда переходишь зимой по газону с одной стороны тротуара на другую по чужому следу. Приходится то неестественно растягивать шаг, то семенить, чертыхаясь, на застывших ухабах. И откуда у матери сравнения эти? Умеет она во всем необыкновенное видеть. А ещё она умеет боль снимать руками и молитвой. Как-то пришел со школы, голова раскалывалась. То ли от духоты, что стояла в классе, то ли от напряжения: писали контрольную. Мать его на стул усадила и стала делать массаж головы. Сеня сначала упирался, мол, мне это, что мёртвому припарки. А потом затих и чуть не уснул, отдавшись во власть нежных прикосновений. Потом дошло, почему говорят: боль – как рукой сняло! У братца тоже однажды на груди под соском что-то покраснело и воспалилось. Он сначала матери стеснялся сказать. Но к врачам идти ещё стыднее. Сеню попросил, чтобы с матерью поделился. Мать заставила братца рубашку снять. Накрыла рукой красноту и принялась молитвы шептать. А когда сняла руку, Генка разочарованно протянул:

– Ну-у-у! Как было, так и есть!

– Конечно, не сразу! – твердо сказала мать. – Я тебе не фокусница. К утру пройдёт.

Генка с утра прямиком к зеркалу. Поднял майку – глазам не верит: воспаления как не бывало.

А фонарь всё покачивался, высвечивая на стене петляющую тропинку. Сеня мысленно побрёл по ней куда-то вверх и потерялся в причудливых сновидениях.

Генка лежал в своей комнате, тупо уставившись на картину, что висела на стене напротив. Нагая амазонка, бесстыдно разведя колени, как это делают все наездницы, сидела на спине несущегося во всю прыть буйвола. В руках она держала копьё. Копьём метила в Генку. От её дьявольского взгляда по спине пробегал холодок. Зачем он притащил в дом эту мерзость?! Кто-то выбросил в мусорный контейнер: надоело смотреть в хищные глаза, полные греховной страсти. А он взял и подобрал, да ещё повесил на самое видное место. Картину эту мать, конечно, ещё не видела, в его комнату теперь заходила редко. А случилось это после одной стычки. В тот день он «принял на грудь», как говорит дядя Фёдор, их сосед по гаражу, довольно изрядно и потому плюхнулся на чистую постель, не снимая брюк и кроссовок. Когда мать заглянула к нему в комнату, на её лице застыло такое безнадёжное отчаяние, что Генку понесло: