Виктор Павлов - Мастер, Елизавета и другие

– Здравствуй, Аввакумушка, – милостиво обратился царь к протопопу. – Давненько мы с тобой не беседовали, не делился ты со мной своими обидами и замыслами.

– Будь здоров, всемилостивейший Государь, – Аввакум склонился перед царём, – и пусть будет здрава вся твоя венценосная семья.

Лёгкая тень окутала лицо Алексея Михайловича. Здоровьем его семья похвастаться не могла. Царица каждые год-полтора одаривала его наследниками, но только квёлые они какие-то, не живут долго, умирают. Вот и последыши – Фёдор, Симеон и Иван совсем слабые, да и жена после рождения Ивана занемогла.

– Спасибо, Аввакумушка, за добрые пожелания. Будем надеяться, что услышит их Господь Бог.

– Непременно услышит, как ему не услышать, ты столько делаешь для процветания православия на русской земле.

– Да, много надо сделать для нашей православной веры, и не только на русской земле, но и в иноземных краях, – Алексей Михайлович после взаимных приветствий перешёл к делу. – Но не все понимают, препятствуют расширению влияния русской православной церкви.

– Кто же может воспрепятствовать, милостивый Государь? – Аввакум понял намерение царя. – Исконно русское вероисповедание является истинно правильным, и его должны воспринять иноземные православные страны. А если не хотят взять его за основу, то пусть не лезут в наши дела, Бог нас рассудит.

Алексею Михайловичу не понравилось заявление Аввакума. Хитрый протопоп, понимает, что от него хочет царь, но не идёт ему навстречу. Не признаёт никаких послаблений.

– Бог-то рассудит, да и мы сами должны быть не лыком шиты, – Алексей Михайлович зашёл с другой стороны. – Сам знаешь, какие грамотеи наши священники и вся паства в целом. Нельзя нам отходить от Запада, у него знаний набираться надо, страну грозную создавать. Басурмане, разрушив второй Рим, наше православие хотят изничтожить. Мало сил у Руси, чтобы ей одной простоять против них. Помощь христианских западных стран нам нужна. А для этого православная вера единой должна стать. Пойми ты это, Аввакум, и помоги мне в таком святом деле.

– Бог не выдаст, басурманин не съест, – Аввакум оставался непреклонен. – А чтобы Бог не выдал, нужно правильно к нему обращаться, как наши предки учили, как они просили у Бога помощи в борьбе с татарами. И Он помог нам, разбили татарву, Московскую Русь построили, твой род на престол возвели.

Вот это Аввакум совсем зря сказал. Уж очень не любил Алексей Михайлович напоминаний, что Романовы стали царствовать с благословения Собора представителей всех сословий русского государства. Не они, людишки разные, поставили Романовых царями, а сам Бог Всемогущий повелел им так сделать. Поэтому власть царская должна стать на Руси святой. И если этого не понимают русские духовные пастыри, то дело совсем плохо. Надо пастырей учить любить царскую власть не как земную, а как святую. А не захотят учиться, то силой заставить. Тогда они эту любовь русскому народу будут прививать.

– Ну что же, протопопушка, Бог тебе судья, – Алексей Михайлович поднялся с кресла. – Ступай с Богом, молись за меня, да не обижайся, коли что не так будет. У Бога проси милости, Он всё может.

– Спаси тебя Бог, милостивый Государь, благодарю тебя за то, что допустил к себе раба твоего, послушать думы его горькие. – Аввакум низко в пояс поклонился и вышел из придворной.

«С такими, как Аввакум, или дружить, или воевать нещадно», – подумал Алексей Михайлович, глядя вслед уходящему протопопу. Раз дружбы не получается – значит, война».

У окна квартиры на третьем этаже дома по 9-ой линии Васильевского острова стоял человек и смотрел на утреннюю суету проснувшегося города. Он вспоминал вчерашний внутренний голос и свои вопросы, задаваемые незнакомым, квакающим голосом. Кто это такие «мы», которые были в нём и, слава Богу, покинули его? Что это за Разум, к которому он может обращаться непонятно по какому поводу? Что за присвоенная ему обязанность быть Проводником Высших Сил? Для каких дел он может их призвать? Всё это крутилось в его голове, однако ни на один вопрос он не мог дать ответа.

А внизу шла обычная жизнь. Напротив дома на автобусной остановке стоял мужчина с портфелем и нервно курил, поглядывая на часы. «Бедняга, курит слишком много и нервничает, правое лёгкое уже затемнено, лечиться ему надо, к врачу идти, а он на работу боится опоздать», – подумал человек у окна. Из соседнего подъезда выскочил молодой парень и запрыгнул в свою Хонду. Резко тронулся с места и рванул вперёд. «Зря спешит, – опять подумал человек у окна. – Сейчас вылетит на жёлтый свет перекрёстка и повернёт налево. А там трамвай на встречу идёт с неисправными тормозами. Вот тебе и удар в левый бок». Легковушка выскочила на перекрёсток, начала поворачивать налево, и тут раздался громкий звук удара, слышный даже через закрытое окно. «Три левых ребра сломано, внутреннее кровоизлияние, потеря сознания», – автоматически зафиксировал стоящий у окна человек. И сразу испуганно вздрогнул. Откуда это ему известно? Он что на расстоянии чувствует болезни людей и предвидит возможные происшествия? Человек отшатнулся от окна и бросился к зеркалу в прихожей. На него смотрели глаза незнакомого человека. Это был Проводник Высших Сил.

По Английской набережной Санкт-Петербурга шёл человек, зябко кутаясь в воротник тонкого, не по погоде, пальто. Вдоль Невы дул сильный ветер с Финского залива, неся с собой колкие редкие снежинки. Они били по глазам, а ветер прерывал дыхание. «Конец осени – начало зимы в Питере, пожалуй, самое неприятное время, не зря все политические катаклизмы здесь случаются в этот период», – подумал человек, отворачиваясь от ветра. «В декабре дворяне вышли на Сенатскую площадь, в ноябре пролетарии штурмовали Дворцовую, разве можно представить, чтобы питерцы начали какую-нибудь заваруху в тёплые июньские дни с белыми ночами? Нет, конечно. Такими днями они дорожат, в них они видят весь смысл жизни в Питере. Интересно, в какое время года написали свои наиболее известные произведения Пушкин и Достоевский, находясь в Петербурге? У Пушкина, как известно, самая плодотворная пора была в так называемую «Болдинскую осень». Но это, во-первых, произошло в Псковской губернии, во-вторых, царь запретил ему оттуда выезжать без его соизволения, и, в-третьих, Пушкин очень скучал без общества и дел. Может быть, от скуки он и написал так много? Тогда и в Питере он должен был наиболее продуктивно работать поздней осенью и зимой, в скучное питерское время. Хотя разве со скуки можно написать что-то дельное?» Человек с набережной свернул на Английский проспект, ветер успокоился, он отпустил воротник и перестал думать о погоде. Это был нам уже известный Виктор Михайлович, оставшийся в памяти Елизаветы как Мастер. Он возвращался с писательской встречи, где много говорили о наиболее заметных произведениях, вышедших за последнее время. «Заметных» не означает «лучших», сейчас к заметным относят наиболее скандальные. Так уж повелось в наш электронный век, что «лучших» определяет руководство страны, а заметными становятся те, о которых шумит Интернет. А он может шуметь только скандально: одни ругают произведение, другие ругают ругателей произведения, и чувствуется, что именно этот ругательный процесс и приносит его участникам истинное удовлетворение. Произведения, незамеченные руководством страны и Интернетом, пропадают втуне. Правда, о некоторых вспоминают в телевизионной программе «Культура», но это уже происходит в маленькой компании специалистов и не доходит до широких народных масс, которым и предназначено выстраданное автором произведение. Вот здесь и возникает основной вопрос для писателя: что же нужно широким народным массам? Его обсуждали сегодня на писательской встрече. Пришли к выводу, что в настоящее время нет «широких народных масс». Они были раньше, в советской жизни. Сейчас всё делится по слоям населения. Есть молодёжь – им нужно одно, есть огромный слой пенсионеров – им нужно другое, есть просто женщины – им нравится третье, и, наконец, есть те, кому ничего не надо, кроме того, как отвлечься от всех своих проблем. И вот этих, последних, большинство. Те писатели, которые смогли потрафить последней категории читателей, становятся наиболее известными, их печатают огромными тиражами, за ними гоняются издатели и их приглашают в телевизионные студии. Поэтому сегодня, в результате обсуждения, писатели пришли к выводу: если Булгаков словами Воланда объявил, что москвичей испортил квартирный вопрос, то теперь можно сказать, что русский народ портит литература. Вывод для писательской аудитории парадоксальный!