Елена Новикова - Каменная книга

«Наследство», полученное Анной Владимировной, назвать «архивом» можно было лишь с большой натяжкой. Некий порядок все же присутствовал, на записках стояло число и время («ушла за молоком, буду в 12:30, 2 сентября»), что свидетельствовало о том, что кого-то Зоя Яковлевна ждала, боялась разойтись на минуту-другую, торопилась с бидоном (или бутылкой, или пакетом?). Были квитанции из прачечной, театральные билеты (и по одному, и по два), программки аккуратной стопочкой. Прежде всего Анна Владимировна смотрела на года – а жила ли в Ленинграде Зоя Яковлевна одновременно с Ахматовой? Ведь именно это лежало в основе теории, которую следовало доказать.

Порадовало письмо с размытыми лиловыми чернилами, на почтовом штемпеле ясно можно было разглядеть год – 1962, и адресовано оно было Ямпольской З. Я. на Левашовский проспект. Анна Владимировна аж подскочила – в 62 году Ахматова жила на улице Ленина (не все время, но ведь жила же!), вместе с Пуниными, а Левашовский и Ленина пересекаются, а это значит, что Зоя Яковлевна вполне могла встречаться с Анной Андреевной, например, в булочной (если бы, конечно, Анна Андреевна в булочную ходила).

Разговор мог быть примерно таким:

– Скажите, пожалуйста, булка свежая? – Анна Андреевна.

– А нам никто свежей не обещал, – Зоя Яковлевна.

– И правда, – Анна Андреевна, с улыбкой, – подайте парочку (продавщице).

– И я, пожалуй, куплю. – Зоя Яковлевна.

– А ничего, вкусно… – Анна Андреевна, откусывая.

– Поклевали – улетели, – Зоя Яковлевна.

Этот разговор Анна Владимировна словно слышала внутренним, неведомо куда зовущим слухом. Голос Ахматовой был, как положено, царственно величав и чуть ироничен, а в голосе Зои Яковлевны слышалось деревянное поскрипыванье, то ли полы в деревенской избе, то ли стволы сосен на ветру.

Пространственная близость, обнаружившаяся неожиданно у этих двух женщин, показалась Анне Владимировне еще одним «знаком», подтверждением правильности пути.

Желтоватый листочек письма из конверта, казалось, новых сюрпризов не принесет. Приятельница Зои Яковлевны по имени Глаша рассказывает о своем отдыхе в Крыму. «И представь себе, Зоя, иду я вдоль берега, совершенно одна в своей розовой шляпке (Антон Вадимович немного перегрелся и остался в номере), и навстречу мне с сандалиями в руках – твой А. Я обомлела, отвела в сторону глаза, надеясь, что он меня не заметит, но не тут-то было! Он схватил меня в охапку и стал кружить, не бросая при этом сандалий. „Глаша, Глашенька“, – восклицал он, – „Вы как Ангел из Благовещенья! Ну, и как жизнь? Что слышно о Зое?“ Я слегка пришла в себя, рассказала о том, о сем, не решившись делиться подробностями о тебе, заметив лишь, что жива-здорова, по-прежнему очень хороша и живешь в Ленинграде. О себе же сказал он, что отдыхает с двумя сыновьями и нянькой. О жене я его не спрашивала».

По листку было видно, что перечитывали его не раз. И как обычно, когда держала Анна Владимировна в своих руках свидетельство чужой живой жизни, собственная ее жизнь казалась ей бледной, незначительной, будто воробышек из зоопарка, и даже чужие драмы вызывали у нее едва ли не зависть.

А вот еще письмо, без конверта, но с датой – 13 мая 1948 года. «Зоенька, птичка моя! Здесь меня спасает только мысль о Тебе, только предчувствие твоего голоса (и не только!). Прости сумятицу моих мыслей, а планов и вовсе нет, да и что может быть нелепей планов, правда? Ты, птица, знаешь, что летом летят на север, а зимой на юг, а кто назначает зиму и лето? Ласточка моя! Вспоминай хотя бы иногда твоего К.».

«Ну вот, еще один», – нахмурилась Анна Владимировна. Этой истории тоже могло хватить на приличную биографию. Да, Анна Владимировна умела читать между строчками, дописывая кое-что за авторов, и частенько ее догадки действительно подтверждались. В ней проснулся охотничий азарт, захотелось узнать всю правду про Зою Ямпольскую, разложить ее по полочкам и цитатам, уточнить и обосновать. «И выдумать», – довольно громко произнес внутренний голос.

Анна Владимировна почувствовала, что утомилась. Она отложила бумаги, сняла очки и, немного шаркая в удобных домашних тапках без пяток, направилась на кухню – пить чай. Кухня была любимым местом во всей квартире. Окно выходило во двор, можно было посматривать, как бегают мальчишки по полусгнившей деревянной горке. Вот вышел гулять сосед с боксером Фросей. Ведут домой кудрявого мальчика из соседнего подъезда, в руках у мамаши футляр со скрипочкой, а мальчишка смотрит на поломанную горку, и вся его тщедушная фигурка тянется куда-то «от». Анна Владимировна вздохнула, да, если бы у нее был такой сын (или внук), она не стала бы его заставлять и так далее… Но это «бы» вставало Великой китайской стеной между ней и окружающим миром, как мир не нуждался в советах Анны Владимировны, так и Анна Владимировна, по сути, не нуждалась в этом полном недоразумений, помоек, несбывшихся надежд, болезней и постылой работы мире. Список можно продолжать, но и этого достаточно для нашей утонченной героини. Впрочем, свою работу она не то чтобы любила, но переносила легко – тишина архивов, книжная пыль, единицы хранения. Минуты вдохновения заставляли наперегонки бежать стрелки часов, и тогда работа казалась не работой, а «служением».

Итак, Анна Владимировна налила в чашечку чая. Крепкий она давно уже пить не могла (не спалось ночью), а пила так, седьмую воду на киселе, с апельсиновыми корками и шиповником, или цветками липы, или березовыми листиками. Вкусно и тепленько. Ложечка звенела о фарфоровую чашку, динь-динь. Сахар в чай не добавляла, а покусывала шоколадку, заворачивая ее после чаепития обратно в фольгу и кладя на полочку в холодильник.

Ночью пришла Зоя Яковлевна. Она была в том же возрасте, что и умерла, но одета в какое-то легкомысленное одеяние из шелка и газа, к тому же розовое. Она присела на краешек стула (а быт Анны Владимировны был скорее спартанским, ни дивана, ни удобных кресел – узкая кровать да венские стулья), одергивая подол платья и поправляя прическу, и выжидающе смотрела на Анну Владимировну, когда та проснется. Анна Владимировна приподнялась в постели и вопросительно посмотрела на гостью.

– Лежите, лежите, – закивала головой Зоя Яковлевна.

– Чем могу?… – вежливость Анны Владимировны спросонья была автоматической.

– Вы же ищете? Я и расскажу, где зарыт клад…

– Клад? – Анна Владимировна сразу представила сундук со старинными украшениями, инкрустированными драгоценными камнями столовыми приборами и пр. и пр.

– Для одних клад в земле лежит, для других по улицам ходит. На двух ножках да понемножку… – Зоя Яковлевна говорила с такой интонацией, с какой читают книжки маленьким детям.

Анна Владимировна старалась все запомнить слово в слово, чтобы потом, при свете дня, расшифровать странное послание.