Станислав Федотов - Волны Русского океана

Булыгин покраснел, оглянулся на жену, притихшую в глубине палатки, и неожиданно смущенно пробормотал:

– Хорошо, Тимофей Никитич, разбудишь меня, когда на пост идти.

Разговор этот не остался тайной, и в дальнейшем повиновение старосте стало безоговорочным. Даже матросы, для которых байдарщик со своими промышленными были всего-то пассажирами, признали его власть.

А Тараканов долго не мог уснуть – ворочался, думал. Для него подчинение штурмана явилось неожиданной победой. Не над ним, а над собой, над извечной приниженностью раба перед барином, и он впервые почувствовал себя свободным человеком. Хотя бы ненадолго, потому как знал, что до настоящей свободы так же далеко, как вон до той звезды, что заглядывала в палатку с густо-синего небосклона. Но и это «ненадолго» грело душу надеждой.

Вообще-то, с хозяином, курским помещиком Никанором Ивановичем Переверзевым, Тимофею повезло. Будучи мальчишкой, он выучился у местного священника грамоте и счету и попал в дворовые. Взяли его для пригляда за малолетними барчуками: Никанор Иванович здраво рассудил, что любознательный Тимошка будет хорошим примером для его отпрысков. Вместе с ними Тимофей учился у приглашенных учителей, и учился успешно. Освоил азы алгебры и тригонометрии, постиг историю и географию (особенно любил карты), бегло говорил по-немецки и немного по-английски. Никанор Иванович хотел, чтобы его дети разумели в механике и физике, и пригласил на одно лето из Петербурга знаменитого Ивана Петровича Кулибина. Тимофей, не будь дурак, рассудил, что ему пригодится и это, и за три месяца овладел токарным и слесарным ремеслом, научился изготавливать ярко-светящий фонарь (весьма полезное изобретение учителя) и – уж самое необычное – мастерить и запускать воздушных змеев.

В общем, к двадцати годам Тимофей стал столь образованным, что, когда курский купец Голиков по-добрососедски предложил Переверзеву поучаствовать в делах компании, которую он и Шелихов основали в Америке, и направить в нее своего представителя, палец помещика указал на Тараканова.

– Пятнадцать лет прослужишь в Америке верой и правдой – получишь вольную. Для себя и своей родовы, – молвил Никанор Иванович. – Слово даю при свидетелях.

Так Тимофей стал служащим сначала Северо-Восточной, а затем Российско-американской компании. Главный правитель Баранов быстро приметил в нем «способность к деятельному начальству и расторопности» и начал поручать ему сперва несложные, а потом и более важные дела, вплоть до начальствования в небольших походах против немирных аборигенов. Тараканов во все вникал, все впитывал, присматривался к местным обычаям, с кадьяками общался не свысока, подобно многим пришельцам, не угрозами, а уважительно, при случае одаривая чем-нибудь, и Баранов постепенно проникся дружеским расположением к честному, прямодушному и надежному помощнику. На этой заморской окраине империи каждый толковый человек был на вес золота, а таких, как Тараканов, можно было пересчитать по пальцам одной руки: Николай Мухин, Иван Кусков, Филипп Кашеваров, Ефим Расторгуев…

Так, по крайней мере, говаривал за традиционным дружеским чаепитием Александр Андреевич.

Надежный помощник, вздохнул Тимофей, разглядывая в щель палатки подмигивающую звезду, которая заметно переместилась книзу. До смены караула оставалось четыре часа. Был помощник, а должон стать командиром-надёжей. Иначе не выбраться.

С тем и заснул.

Индейцы появились вечером второго дня, когда у потерпевших крушение все уже было готово к походу вверх по реке. Лишние вещи из корабельного имущества, а также два трехфунтовых фальконета с запасом ядер и картузов с порохом уложили в глубокую яму, выстелив ее парусом, а затем закрыв землей и приметными камнями. Шесть байдарок загрузили провизией и теплыми вещами, а в личные заплечные мешки каждый положил трехдневную норму продуктов (на всякий случай) и кое-какие предметы крайней необходимости – миски, кружки, ложки, гребешки… Все, в том числе и женщины, оделись по-походному, на пояса прицепили ножи, за пояса заткнули топоры; мужчины проверили ружья и снаряжение к ним – порох и кремни, пули и дробь, у каждого – полный подсумок. Подарки для индейцев – бусы, зеркальца, топорики, расписные табакерки – в отдельном коробе надежно закрепили на одной из байдарок.

И только-только закончили укладку, индейцы – словно сидели в укрытии и ждали этого момента – объявились на опушке леса. Голые по пояс (ниже висели какие-то ремки, прикрывавшие срам), расписанные полосами краски под цвета осенних деревьев, в шапках с перьями, они вдруг поднялись над низкорослыми кустами, потрясая над головой своим оружием – кто луком со стрелами, кто копьем, кто боевым топором, – и что-то завопили на языке, который Тараканову был совершенно незнаком.

– Глянь-ко, Никитыч, у одного, кажись, ружжо, – сказал кто-то за спиной Тараканова дребезжащим тенорком. Тимофей глянул мельком – тенорок принадлежал партовщику Касьяну Зырянову, коренастому жилистому зырянину с большими руками, которые сейчас сжимали единственный в отряде штуцер (остальные ружья были гладкоствольные). – Хранцузский мушкетон, – добавил Касьян, не только обладавший острым зрением, но и хорошо разбиравшийся в оружии (недаром штуцер был доверен именно ему). – Откуль они их берут?

– Покупают у добрых людей. У таких, как мы, за те же меха и шкуры… – усмехнулся судовой староста, в то же время усиленно размышляя, что делать. Начинать с войны не хотелось, хотя весь вид индейцев, продолжавших воинственное представление, говорил о неизбежной схватке. Таких одним выстрелом не испугать, да и с огнестрелом они уже знакомы.

– Петровна, – обратился он к Булыгиной, стоявшей с мужем чуть позади, – попробуй, ли чё ли, поспрошать, чего от нас хотят, и скажи, что мы пришли с миром.

Анна Петровна, молодая красавица-креолка, как и все, одетая по-походному, сделала было шаг вперед, но муж остановил ее, обратившись к Тараканову с нескрываемым сарказмом:

– Ты что это, командир, никак женщину подставить хочешь? А говорил: сам по-индейски кумекаешь.

– Петровне ничё не грозит: индейцы, Исакыч, в баб не стреляют. А по-индейски она лучшей меня говорит. Так что не боись. А вы, – Тимофей Никитич зыркнул взглядом по остальным, – сготовьте ружья, но без моей команды не стрелять. И – разойтись, не стоять кучно.

Булыгина выступила вперед на три шага, показала индейцам открытые руки – мол, имеет добрые намерения – и прокричала что-то несколько раз – наверное, на всех наречиях, какие знала.

Индейцы столпились, живо обсуждая услышанное, потом вдруг рассыпались и скрылись в кустарнике.

– Чёй-то они? – недоуменно продребезжал Касьян.