Станислав Федотов - Волны Русского океана

– Keep behave, boatswain! Тержись!

Новая волна положила шхуну на другой борт, Вильямса и Тараканова кинуло на грот-мачту, и они вцепились в ее обвязку. Еще четыре матроса облепили мачту со всех сторон, ухватившись кто за что. У фока была такая же картина.

Пенистый вал перекатился поперек палубы. Серая вода с шумом стекла через штормовые портики.

– Тэнкъю, – отфыркавшись, кивнул Тараканов Вильямсу и добавил, ни к кому конкретно не обращаясь: – Терпим крушение, ли чё ли?

– К берегу несет… а тама – скалы… как уж Бог даст… – вразнобой откликнулись матросы.

– Понял. – Тимофей оглянулся через плечо налево и увидел, что берег – вот он, к небу поднимается, стало быть, крушение неизбежно. Повернул голову в сторону мостика – там никого не было, ни капитана, ни рулевого, штурвальное колесо крутилось как попало.

Вот сукин сын, подумал староста про штурмана, бросил судно и за бабой своей побег. Впрочем, может, оно и правильно: шхуна, ясное дело, обречена, надо спасать самое дорогое. Да вот спасет ли? Ему почему-то совсем не пришло в голову, что капитана могло смыть за борт вместе с рулевым.

Тимофей снова глянул на берег. Да, пожалуй, счет до крушения идет уже на минуты – и что тут прикажешь делать?..

А ежели все ж таки попытаться?..

И-эх, была не была! Уловив момент, когда палуба более или менее выровнялась, он оттолкнулся от мачты и, оскальзываясь на мокрых досках, рванулся к мостику. Услышал за спиной стук еще чьих-то сапог, но оглядываться не стал – только проблеснуло в голове: вот и ладно, вдвоем скорейше управимся.

Несмотря на грузность, Тимофей птицей вспорхнул на мостик и когтисто вцепился в штурвал. Тут же кто-то толкнул его в правый бок – потеснись! – боковым зрением он увидел, что это – Вильямс. В четыре руки, хотя и с трудом, они остановили «болтанку» штурвала.

– Фордевинд? [11] Курс корабля, когда ветер дует точно в корму. Угол между направлениями движения корабля и ветра составляет 180 градусов. – перекрывая свист и гул ветра, прокричал Тараканов.

– Ноу, онли бакштаг! [12] Курс корабля, когда ветер дует сзади и сбоку. Угол – примерно 135 градусов. – мотнул головой англичанин, и Тимофей сразу согласился. Он увидел в береговой обрывистой стене широкий прогал и понял, что там речное устье. Если в него попасть, то можно обойтись наименьшими потерями, а чтобы попасть при зарифленных парусах, надо идти именно бакштагом, подставляя под ветер корпус шхуны.

То налегая всем телом, то повисая на ручках штурвала, вдвоем они сумели овладеть им и развернуть судно на нужный румб. Сразу стало легче: бортовая качка уменьшилась, ветер погнал шхуну к устью, которое прямо на глазах расширялось по мере приближения к нему. Но перед ним море кипело бурунами. Сулой! [13] Вид волнения на море, возникающий, в частности, при столкновении двух сильных течений (например, в устье реки).

– Господи, спаси и помилуй! – Тараканов широко перекрестился, и в тот же миг невесть откуда взявшаяся огромная волна подхватила судно на свой гребень, стремительно понесла к береговой каменистой отмели и со всего размаху шваркнула на торчащие из нее скальные зубья.

Скрежет и треск ломающегося дерева заглушили свист ветра и грохот прибоя. Волна схлынула обратно в океан, оставив на камнях изуродованный кораблик.

До устья реки он так и не добрался.

Время то же. Взгляд назад

Экспедиция на «Святом Николае» за морским бобром, то бишь каланом, была для Тимофея Тараканова третьей по счету.

Первая состоялась пять лет назад с опытным байдарщиком Афанасием Швецовым и американским шкипером О'Кейном на его корабле. Главный правитель Баранов выделил им двадцать байдарок и сорок алеутов-кадьякцев из Карлука и наказал «не токмо промышлять морского зверя, а и продовольствием для русских поселений по возможности разжиться». Голодали в том году промысловики страшно. Скудно родящие огороды померзли, хлеба и вовсе не было. Поэтому хоть и не полным спасением, но солидной поддержкой стали мука и овощи, привезенные Таракановым и Швецовым с далекого юга. А дошли они аж до Сан-Диего и Сан-Кентина, что в испанских владениях в Нижней Калифорнии, и оказались там первыми русскими. Ну и мехов добыли изрядно, несмотря на протесты редких по берегам испанских миссий. Что протесты? Слова! Ни солдат у испанцев, ни оружия, чтобы прогнать незваных промысловиков.

– Земелька беззащитна, однако изобильна-а-а. Родяща поболе, чем наша курская, а про твою Вологду вобче молчу! – рассказывал по возвращении Тимофей за дружеским чаем главному правителю. Встретились они на Ситке, в Ново-Архангельске, который Баранов с ополчением, при поддержке моряков-кругосветников с шлюпа «Нева», весною 1804 года отвоевал обратно у колошей [14] Ново-Архангельск был основан А. А. Барановым на острове Ситка в 1799 г. В 1802 г. индейцы-тлинкиты, или колоши, пошли войной на русских и уничтожили поселения на Ситке. После разгрома колошей Ново-Архангельск был отстроен Барановым заново и на многие годы стал столицей Русской Америки. . – Не поверишь – лозу воткнешь, через год-другой виноград собирай. Индейцы кругом любомиры, гишпанцы, которы не начальники, зело приветливы. Надо, Ляксандр Андреич, русское поселение там закладывать. Будет у тя своя житница. Хоть и за тридевять земель, а все ж таки близче, нежели Сибирь, да и многажды богаче.

Баранов сидел, насупясь, обеими руками опершись о лавку и чуть покачиваясь взад-вперед, – будто бы прыгнуть готовился прямо из-за стола (уж не в Калифорнию ли?) – слушал, не перебивая, услышанное обмозговывал. Небольшого росточка, но широкий в плечах, он и в вицмундире (который за восемнадцать лет службы в Америке довольно поистрепался), казался крепким деревенским мужиком. Впрочем, чего там казался – он и был каргопольским мужиком, своим умом и хваткой выбившимся в известные купцы, настолько известные, что Шелихов, первым начавший освоение дотоле неведомой земли, несколько лет добивался согласия Александра Андреевича занять пост главного правителя Американской Северо-Восточной компании. И – добился-таки: в 1790 году взялся Баранов за это нелегкое дело.

В те годы много русских купцов-промышленников ринулись в Америку за мягкой рухлядью – в основном шкурами калана, морского бобра, которого было видимо-невидимо на американском побережье и островах. Уж больно высокую прибыль давала продажа мехов в Европу и Китай, такую высокую, что чуть ли не половину поступлений в российскую казну составляли доходы от этой торговли. Конечно, брали не только морского, но и наземного зверя – песца, соболя, куницу, белку, но главной добычей был калан. Не останавливали промышленников ни гибель их суденышек в холодном угрюмом океане, ни голод и болезни от нехватки провизии, ни нападения, вплоть до поголовного смертоубийства, аборигенов – алеутов, эскимосов и индейцев, не желавших мириться с жадными, наглыми и жестокими пришельцами.