Сергей Яковлев - Советник на зиму. Роман

Чтобы не было грустно,

Порубаем в капусту

Всех врагов с кудряшов-ца-ми!..

– Отсюда можно подсчитать голоса и объявить итоги, – сказал довольный Викланд.

– Вам это напоминает голосование? – с сомнением спросил Несговоров.

Они остались у окошка вдвоем. Маранта бродила по чердаку, отыскивая пригодный для работы холст. Гремели и хрупали под ее ногами фанерные декорации.

– Мне милее народ молчащий, – продолжил Несговоров. – Не забитый, конечно, а как у нашего классика Пушкина, знаете? Который так безмолвствует, что это гудит в ушах набатом. В молчании больше правды и чистоты.

– Благодарите Бога, что я не американец! – сказал Викланд, демонстративно зажимая уши при последних словах Несговорова. – В Штатах бы вас за такие речи очень и очень не похвалили! Чистота у вас уже была, нет? На нее тратится слишком много… Как лучше сказать? Ради нее приходится часто умываться кровью.

– Никогда не говорите посланцам из-за бугра о чистоте и справедливости! – крикнула Несговорову с веселой дерзостью Маранта, волоча за собой длинный пыльный рулон, вся в мусоре и тенетах. – Забугорье относится к этим понятиям с большим подозрением.

– Для демократического слуха они звучат подозрительно, – уточнил педантичный Викланд. – История двадцатого века не оставила иллюзий на этот счет.

– Между чистотой и тиранией нет ничего общего, – упорствовал Несговоров. – Для чистых все чисто. Возможно, мнимая чистота тиранов – один из мифов толпы, жаждущей искупить свою нечистоту.

– Или не мнимая, – пробормотала Маранта, уже бросив свой рулон и тоже прильнув к окну. – Жажда ведь не одни фантомы создает, она и пресуществляет…

– Не буду спорить с русскими мудрецами! – Викланд миролюбиво поднял руки.

– Значит, вы не видите смысла во всем этом участвовать? – тихо спросила Маранта Несговорова, не отрывая взгляда от ночной площади.

– Да нет…

– «Да нет» – это «да» или «нет»? – со смехом воскликнул Викланд.

– А что я вам говорила про ужас русской речи! – оживилась Маранта. – И не думайте переводить. Это как рассеянным боковым зрением иногда видишь больше, чем выпялив зенки…

– Зенки? – Викланд попал в новое затруднение.

Несговоров невольно улыбнулся. Ему нравилось, как Маранта хулиганила.

– Моя Даша в таких случаях говорит «разуй глаза», – сказал он.

– Вот-вот! – восхитилась Маранта. – Разуйте глаза, господин иностранец! Перед вами натуральный русский бунт.

– Снова бунт? – в тон ей резво отпарировал Викланд. – И не только на площади, как я понимаю, но и здесь? Ваш художник отказывается писать «Кудряшова – на нары»?

– И даже рисовать его собаку, – серьезно продолжил Несговоров. – Если все это фарс…

– Фарс? Погибшие дети – тоже фарс? – накинулась на него Маранта.

– Не знаю. Дайте сказать. То, о чем вы говорили внизу – это важно. Чтобы люди сбросили морок и проснулись, научились сами принимать ответственные решения. Этой цели я готов служить. Но я умею работать лишь с полной отдачей… Истово. Только так, по-моему, можно противостоять повальному глумлению, когда каждый забавляется жизнью, своей и окружающих, как ему вздумается, а в результате все превращается именно в дрянной жестокий фарс…

В запальчивости он повторил слово из напутствия, полученного в башне, и сам поразился перекличке.

– Кажется, я начинаю понимать, – сказал Викланд. – Истово – значит усердно? Просто вы восточник. На Западе художник рисует картину и получает за это деньги. Или какие-то преференции на будущее, как сейчас, когда вам никто, конечно, сразу не заплатит. Свободу, например, к которой можно относиться вполне утилитарно… Это его работа. Но вам, чтобы заниматься искусством безмятежно, требуется решить, как ни мало, две проблемы: во-первых, есть ли на небесах Бог, и, во-вторых, назначил ли он именно вас своим орудием. Это максимализм, но красиво, правда? – Викланд повернулся к Маранте.

– Правда, – согласилась Маранта. – Только не «назначил», а «избрал».

– Да-да, избрал, извините. Ваш Бог не чиновник, это я понимаю. Он заменяет вам демократию. Как это? Пре-су-щест-вляет ее в себе… Но противоречие, кажется, разрешимо? – дипломатично предположил Викланд. – Надо лишь назначить… извините, избрать подходящий сюжет. По-моему, подошла бы «Юдифь». – Тут он озорным взглядом окинул с ног до головы Маранту, стоявшую со свечой, как с мечом. – Красавица проникает во вражеский стан, соблазняет господина Кудряшова и… отрубает ему голову. Эта ножка на голове противника, а? – Он приглашал Несговорова полюбоваться нарисованной картиной.

– Вам не идет повторять базарные сплетни, – рассердилась отчего-то Маранта.

– Нет-нет, вы меня неверно поняли…

– Брейгель Младший! – мечтательно предположил Несговоров, выглядывая в окно. – «Ярмарка с театральным представлением» или что-то в этом роде.

– О! Такую картину придется слишком тщательно рассматривать…

– «Ночная стража»! – сказала Маранта, стряхнув оцепенение обиды и включаясь в игру.

– «Взятие Бастилии», конечно, но это банально, да?

– Муций Сцевола!

– Святой Себастьян со стрелами!

– Нет! – Несговорова осенило. – Просто безымянная голова! Голова, пронзенная стрелами. И еще солдатка, выносящая с поля боя человечью ногу – все, что осталось от любимого. И еще «Победа»: неопрятная изможденная баба с крылышками, по колено в крови, и ей рукоплещут скелеты…

– Ну да! «Иван Грозный убивает своего сына Ивана», – с иронией сказал Викланд, потеряв, видимо, надежду на дельный результат.

Маранта тревожно и странно смотрела из темноты на Несговорова.

– Я знаю, про что вы, – тихо сказала она. – Но тогда уж «Человек огня». Фреска из приюта в Гвадалахаре.

– Да, – сказал Несговоров. – Да, именно эту его вещь я держал в голове и как-то упустил.

«Человека огня» он не назвал потому, наверное, что видел только репродукции, и хотя уже ими был потрясен, но даже самому себе стыдился в этом признаться, а о местонахождении подлинника как-то не задумывался… Сообщение Маранты застало его врасплох. Неужели судьба распорядилась столь гениально? Такая картина должна украшать именно приют, служить тем, кому трудно. Засыпая вечерами и просыпаясь утрами под «Человеком огня», они не посетуют на тяготы текущих дней, не растратят время жизни на пустые роптания, но будут готовиться к светоносному подвигу. И молиться станут лишь о том, чтобы Бог даровал им в решающий час силу, смысл и красоту.

Еще Несговорову показалось, что Гвадалахара как-то связана с Марантой, где-то уже всплывало рядом с ней это далекое звучное имя, но как и где, вспомнить не мог, а спросить – постеснялся…

Втроем расчистили участок пола перед окном, задыхаясь от поднявшейся пыли. Расстелили найденное Марантой полотнище, сшитое из нескольких полос крепкого серого рядна. О таком холсте нельзя было и мечтать! Ловко орудуя невесть откуда взявшимися молотком и гвоздями, Маранта натянула и закрепила его по периметру на длинных рейках. А затем подала Несговорову кисть.