Иван Комлев - Рядовой Иван Ященко

– Ложись со мной спать!

«Старуха», затянув узел верёвочки, полуобернулась к нему, быстрым движением извлекла из-под полы кофты… чекушку. Подала немцу. Тот взял, посмотрел посудину на просвет:

– Шнапс? – вынул пробку, понюхал, зажмурившись, сделал небольшой глоток. – О! Гут.

Вернул пробку на место, сунул бутылку в карман, полистал свой блокнотик:

– Бистро, работайт! – приказал Ивану, показывая, что мешок надо погрузить в машину. В кузове уже было несколько мешков, которые бабы подносили вдвоём, а немцы принимали и расставляли их у переднего борта.

Иван наклонился, чтобы поднять мешок на плечо, но сразу почувствовал, что ему это не удастся: ослабел. А в колхозе, бывало, на спор мог унести два таких куля. Старуха с другого конца мешка ухватилась, чтобы помочь ему, и тут Иван увидел её лицо, и чуть не уронил свой край: «Та женщина, что приносила лепёшки в лагерь?! Неужели Маруся?» Так вот почему фашист приглашает её в постель: разглядел, видать, молодую по глазам?

– Давай вдвоём, – предложила Маруся, кося глазом на немца. Тот занялся делом: отошёл к машине, достал из планшетки бланк и стал карандашом помечать в нём что-то, вероятно, записывал количество загруженных мешков.

Всё же Иван справился один: Маруся помогла ему поднять мешок на плечо, до машины было всего несколько шагов. Не успел поставить куль на днище кузова, как немцы подхватили его и отнесли дальше, к кабине.

Иван вернулся к женщинам.

– Ты?! – шёпотом удивился он.

Маруся прижала палец к губам, потом прошептала:

– После. Работаем…

Насыпали зерно в мешки, молча и безостановочно. С Маруси, одетой не по погоде тепло, тёк пот, но она сняла только платок, на голове осталась ещё косынка. Пухлощёкий ефрейтор несколько раз подходил к ним, трогал Марусю за бок, приговаривая с улыбкой:

– Ложись со мной спать.

Она в ответ тоже улыбалась, грозила ему пальцем:

– Не мешай. Твой райх кормить надо. Шалун.

– Кушать, да, – соглашался ефрейтор. – Что есть шалун?

Он достал свой блокнот, словарик, безуспешно пытался найти в нём непонятное русское слово. Находил то, что ему понравилось, и произносил, наслаждаясь: «Давай корову. Копай могилу. Становись к стенке». И опять: «Ложись со мной…»

Машина, наконец, наполнилась мешками с пшеницей, ефрейтор ещё раз подошёл, к женщинам, пощупал и напарницу Маруси, ей же заглянул в глаза, повторив полюбившуюся ему фразу из словаря:

– Ложись со мной спать.

– Да, – отвечала Маруся, – поезжай, потом.

– Да, – расцвёл улыбкой немец, – потом.

И побежал к машине, откуда уже неслись сердитые окрики его напарников.

– Марийка, ты чего делаешь? – урезонила было подругу вторая женщина. – Будет тебе, как с Лилькой.

– Уже не будет, – отмахнулась Маруся. – Ты, Настя, покарауль, пока мы тут прячемся.

И толкнула Ивана к амбару.

– Давай, быстро.

Тяжёлая амбарная дверь не заперта, за ней полумрак, но Иван знает, что за перегородкой тоже зерно, а в углу стопа мешков, из которой он уже брал несколько, когда кончились приготовленные ранее у бурта с зерном.

– Сейчас мы из тебя сделаем бабушку, – возбуждённо говорила Маруся, быстро снимая с себя большую серую кофту. – Надень.

Развязала одним движением верёвочку на юбке, вышагнула из неё, засмеялась:

– Примерь.

Иван только что успел надеть кофту, но не знал, как ему застегнуть непослушными пальцами необычные деревянные пуговицы, сделанные из палочек и отшлифованные пальцами женщины, которая прежде носила эту вещь.

– А-а, кулёма! – нервно смеялась Маруся. – Давай я. Юбку надо было сперва, через голову!

Отступила на шаг, посмотрела на ноги Ивана:

– Ах ты, беда! Ну не было у меня большей юбки. Торчат твои гачи, что делать?

Иван неловко поднял подол юбки, потянул штанину вверх, так чтобы она застряла над икроножной мышцей. Раньше бы это не удалось, но теперь, когда ноги исхудали, фокус удался. Но что делать с обувью?

Однако и тут у Маруси было всё предусмотрено: на ботинках женщины были надеты литые резиновые калоши. Она села на мешки, с усилием стащила калоши, подала Ивану, спросила с тревогой:

– Налезут? Лапа-то у тебя какой размер? Да сбрось ты к чёрту эти колодки!

Но Иван уже и без того разулся, несколько мгновений держал обувку в руках, соображая, что надо их спрятать, потом швырнул деревяшки в дальний угол амбара так, чтобы они зарылись в зерно.

– Погоди, – остановила Ивана Маруся, – надень.

Из-за пазухи она вынула длинные вязаные носки и опять спросила с тревогой:

– Налезут?

Иван надел один носок, всунул с трудом ступню в галошу.

– Пойдёт, – сказал и надел носок и обул вторую ногу.

Маруся подступила к нему с платком, потянувшись на цыпочки, повязала Ивану платок на голову, запалённо дыша, как после бега, сказала:

– Пригнись, поправлю.

Надвинула платок на лоб, концами платка укутала его подбородок, на котором предательски проступали пока ещё ни разу не бритые золотистые волосы бородки.

– Вот так и будь: ссутулься, чтобы не видно было лица и чтобы не торчать, как каланча.

Тут Иван обратил внимание, что на груди у Маруси висела деревянная бирка, почти такая же, какую навесили ему в лагере, только у Маруси бирка висела на шнурке! Вместо крестика?!

– Что это? – озадачился он так, что на мгновение забыл о том, что надо спешить.

Маруся отмахнулась, выглянула в дверь:

– Настя, как там?

– Ой, мамочка, ой страшно! – Настя с бледным, как бумага, лицом торопила: – Уходите скорей!

Маруся, ухватив Ивана за руку, повела его за амбар, к коровнику, в котором беззвучно умирал запах бывших здесь когда-то животных, вдоль его тёмной бревенчатой стены, в низинку за огородами. Тут редкий кустарник, увядающая трава и довольно торная тропа. Скоро тропа раздвоилась: направо, к ручью, и налево, между двумя огороженными участками. Маруся повернула налево, и вскоре они вышли на деревенскую улицу. Амбары и ток отсюда были не видны. Прошли мимо двух домов, и Маруся свернула к третьему, стукнула в калитку. На крыльце в ту же минуту, будто ждала, появилась пожилая женщина:

– Открыто, входите.

Оглянувшись – на улице было пустынно – Маруся увлекла Ивана во двор и сразу же – в дом. Иван успел заметить только, что собачья будка была пуста.

В доме Маруся немедленно стащила с себя бирку и бросила её на лавку, поясняя Ивану:

– Баур приказал, чтобы у всех были номера, даже у детишек.

– Баур – это кто?

– Учительница сказала, что это у них так называется крестьянин. Ну, хозяином тут стал.

Не переставая говорить, она между тем сняла с головы Ивана платок, обернулась:

– Мама, давай!

Хозяйка повернулась к печке, достала из поставленного на припечек горшка щипчики, такими кололи комковой сахар в некоторых домах. Маруся попыталась перекусить ими проволоку на бирке, но сил её не хватило.