Виктор Девера - Храм любви. Книга вторая. Леди грёз

– Голову и душу врачи действительно еще не научились лечить, даже Бог с этим не справляется. Не потому ли лебедь после потери возлюбленной поднимается в небо и, пропев прощальную песнь, бросается вниз, и счастье петуха не может быть счастьем лебедя.

– Какой же вы все-таки невообразимый циничный романтик, – усмехнувшись, ответила я ему, уже идя с ним по коридору. – В вашем возрасте такого быть не должно.

– Наоборот, человек, проживший основную часть жизни в мирских заботах о хлебе насущном, в жизни которого было не до романтики, эту роскошь может все-таки себе позволить. Когда мирских забот уже нет и остается стремиться только к красоте существования, все остальное уже не имеет смысла. В моем возрасте дарить любовь, дарить то, что имеешь, уже становится смыслом жизни. На том свете мне ничего не надо, кроме души, очищенной любовью. Она – её чистилище.

Я ничего не ответила. После просмотра на УЗИ обрадовалась, что в его глазах произошли положительные изменения.

– Вы молодец. У меня появилась надежда, что я могу исправить положение без хирургического вмешательства. Уж очень мне не хочется вас резать второй раз. Думаю, еще сможете подмигивать красавицам и левым, и правым глазом.

Он взял мою руку и попытался её поцеловать. Я отдернула её. Он произнес с присущей ему благодарностью:

– Я целую вас и ваши золотые руки за ваш труд и успех.

– Я вас тоже целую, – ответила без эмоций ему я, но это вырвалось автоматически, неожиданно для меня самой.

Возмутившись сказанным, я вышла из кабинета, указав в коридоре ему направление движения, пошла в другую сторону. Мне показалось, что его отношение ко мне перешло границу общения больного с его лечащим врачом. Эти отношения стали, похоже, переходить в откровенные отношения, которые могли вызвать нездоровый интерес окружающих сотрудников. Нет, я не боялась за свою репутацию, но подавать какие-то надежды этому, хоть и интересному, мужчине не было никаких оснований. Однако для себя я отметила, что отношусь к нему не с обычным безразличием, которое проявляю ко всем остальным своим пациентам.

На следующий день, осматривая его глаза, я вновь обнаружила, что состояние их ухудшилось. Я пригласила других специалистов, и мы все пришли к мнению, что больного нужно готовить к повторной операции. Однако на следующий день в больнице произошла авария с водоснабжением, и операцию пришлось отменить. Несмотря на то, что больница находилась в центре столицы, ремонтные дни длились три дня. Перед днем операции я вновь осмотрела его глаза и отметила в них улучшение.

– Я выпил с друзьями по палате, а, как известно, спирт очищает сосуды, поэтому вы сегодня и наблюдаете положительный результат, – разъяснял он случившееся.

– Вы нарушили режим. И выпили не с друзьями, а с медсестрой. Мне об этом уже доложили. Вас застукал в комнате медсестер дежурный врач, – я говорила осипшим голосом и слегка подкашливая.

– А, это тот молодой доктор, который к вам неравнодушен. Я заметил, он иногда к вам подходит сзади и пытается незаметно вас погладить. Представляю, что он мог вам наговорить. Это вы с ним потеряли голос? Говорят, где женщина теряет голос, там оставляет и честь.

– Честь у меня всегда с собой. И какое ваше дело, что и где у меня.

– У меня тоже все там же, только не знаю, в каком кармане.

– Не надо искать. Она у вас вся на вороте рубашки в губной помаде, а вы пытаетесь оправдаться. Вы действительно любвеобильный мужчина, и возраст, похоже, на вас не влияет.

– Да вы шутите, помады нет и не может быть. Я действительно выпил с ней, но только за ваше здоровье, во спасение своего, и инициатива исходила не от меня. Я не виноват, что у вас медсестры, неравнодушные к коньяку. Его ж у вас на халяву им не выдают.

– Много выпили? – с усмешкой спросила его.

– Всего три стопки, за ваши глаза, за ваши руки и за вашу душу. Теперь ваша очередь выпить за мое здоровье.

Он подал мне подарочный пакет с пачкой конфет, бутылкой шампанского и букетом больших ромашек. Я вытащила бутылку шампанского из красивой упаковки.

– О, французское. Ну ладно, я вас прощаю и благодарю.

– Это еще не всё. Вот, посмотрите.

Он подал листок бумаги. Я развернула и увидела написанное стихотворение. Оно называлось:

– Это вы написали сами? – спросила я его.

– А почему нет. Я такой же ученый, как и вы, имею свои труды. Лирика мне тоже не чужда, я её всегда любил. Хотя стихотворение написал впервые. Это от больших чувств к вам. Я вас люблю, леди грёз. Если бы мне скинуть с плеч лет десять и превратиться в дух вашего желанья, то накинул бы на вас фату и унес на своих руках в храм посвящения любви…

– Не бездарно написано, – прервала я его объяснение. – Особенно для первого раза. Что делают чувства с таким серьёзным мужчиной! И ай, и ой. Сожалею, что не могу ответить тем же. Можно его забрать? Оно мне понравилось.

– Да, конечно, это для вас и в память о моих чувствах. Я до вас не встречал женщины, красота которой заставила бы начать писать, чтобы посвятить ей стихи. Хорошо было бы, если б и у вас появились такие чувства. Я даже не о себе пекусь. Уверен, коснись очарование вас, вы бы написали не хуже. В жизни мало очарований, толкающих душу к песне или любви. Тут уж неважно, отчего вспыхнувшей: от поражения красотой, отношения или просто под инстинктом страсти. Что делается от этого чувства, не требует ни прощения, ни сожаления.