Владимир Рунов - Тайны черноморских линкоров

Кузнецов, привыкший к начальствующим грубостям, промолчал. Исакова не приглашали, но предполагая расправу над командующим, он пришел сам и тут же наткнулся на хрущевское хамство:

– Ты, Иван Степанович, че пришел? Дружков защищать? Не надо! Мы сами разберемся. Мыслимо ли дело, корабль, да какой, угробили!

Кузнецов – Адмирал Флота Советского Союза, один из лучших советских флотоводцев, по-настоящему любимый моряками, никогда не жаловался на судьбу, хотя его дважды понижали в звании. Только за несколько месяцев до кончины он припомнил и рассказал, как было дело:

«…Я был вызван к министру обороны Жукову и в течение пяти-семи минут в исключительно грубой форме мне было объявлено, что решено понизить меня в звании до вице-адмирала и уволить из армии без права восстановления…»

Эх, знать бы Георгию Константиновичу, что в подковерных партийных страстях он по-прежнему оставался унтер-офицером драгунского эскадрона. Не пройдет и двух лет, как со всем набором лицемерия, коварства и цинизма, его, заслуженного-перезаслуженного, полного сил, самого отправят в отставку, в сущности, поместив в дачном Подмосковье под домашний арест. Но это уже совсем другая повесть, кстати, еще более грустная.

В составе советской делегации, которая приезжала в Бизерту принимать корабли, был и Федор Раскольников. Тот самый, что сыграл роковую роль в затоплении эскадры в Новороссийске. Он держался в тени, осторожно искал дружеских контактов с моряками, но его сторонились, помня о новороссийской трагедии и считая «ленинского эмиссара» главным виновником гибели флота.

Надо предположить, что к той поре Раскольников что-то осознал и понял, поскольку на родине уже раскручивался маховик репрессий. Во всяком случае, после Бизерты в Советский Союз он не поехал, а вернулся в Париж, где исполнял одну из высоких дипломатических должностей. Когда последовал категорический приказ вернуться домой, Раскольников его проигнорировал и опубликовал в заграничной прессе открытое письмо Сталину, которое предварил такими словами:

«Я правду о тебе порасскажу такую, что станет хуже всякой лжи…»

Естественно, что Раскольникову такое письмо стоило жизни. Вскоре он внезапно умер. По одной версии – выбросился из окна, по другой – скончался от менингита. Оба приема «ребятами» из НКВД были хорошо освоены, поэтому предположение, что Раскольников умер по своей воле, думаю, маловероятно. Времена были не для постельных кончин, особенно когда речь заходила о видных политических фигурах.

Среди тех, кто ездил с Раскольниковым в Тунис, выделялся самый молодой. Он обращал внимание внешностью подвижного и радушного армянина. Это был Иван Тевадросович Тевосян (кстати, земляк адмирала Исакова), знаменитый впоследствии организатор и руководитель металлургической промышленности, один из первых инженеров советской формации.

Сталин лично внес его в список членов делегации, дав поручение проявить особый интерес к линкору «Генерал Алексеев». Помимо высококлассных пушек, тот обладал одной из лучших в мире броневых защит. Броневые плиты достигали толщины 400 мм и катал их до революции Ижорский завод. Но к тому времени секрет их изготовления был утерян.

Советский Союз уже начинал широкомасштабную программу строительства крупных боевых кораблей, и «Алексеев» больше был нужен как объект, с которого можно было снять пушки и броню. Однако, как я уже говорил, с передачей Бизертской эскадры ничего не получилось, что еще более обострило проблему изготовления броневых плит, особенно для новых советских линейных кораблей.

В начале 30-х годов Тевосян был назначен управляющим объединением заводов качественных сталей и ферросплавов, и чтобы наладить производство брони, стал по всей стране искать молодых и способных металлургов. Одним из первых в поле зрения попал его однокашник по Горной академии Василий Емельянов, талантливый инженер, специалист по выплавке высококачественных металлов. В ходе встречи, которую Тевосян проводил уже в должности начальника спецуправления по производству брони, Емельянов был назначен его заместителем по научно-исследовательским работам, с поручением немедленно подготовить в правительство доклад о развитии новой отрасли.

Доклад Емельянов подготовил, и выяснилось, что дело практически малоподъемное. Судите сами – вес готовой броневой плиты достигает 70 тонн. Чтобы ее получить, необходимо иметь слиток тяжестью более полутораста тонн, а чтобы ковать, надо установить прессы силой до 15 тысяч тонн. Далее прокатка, а это сверхмощные станы и т. д., и т. п. Ничего этого в стране не было – ни кранов, ни станов, ни мартенов. Было только одно неуемное желание. Впоследствии Емельянов, надолго переживший Тевосяна, вспоминал, что это был человек, способный решать проблемы любой сложности, и он их решил.

К тому времени лучшие броневые плиты изготавливали немцы. На крупповских заводах отливали слитки в 150 тонн, причем в момент розлива в цехе присутствовало только руководство предприятия и смена. Посторонних – ни Боже мой! Немцы свято хранили секреты изготовления тяжелой брони, не подпуская к ним никого. Попытки каким-то образом купить в Германии технологии встретили решительный отказ. Германцы хорошо помнили прошлую мощь русских линкоров и принимать участие в их возрождении у них не было никакого желания.

Однако концентрация усилий на каком-то отдельном направлении, столь присущая советской экономике, давала всегда неплохие результаты. Научную концепцию производства брони помог разрешить академик Абрам Федорович Иоффе, впоследствии автор «пионерских» исследований по теории полупроводников. Он предложил помощь и привлек к этому делу целый сонм молодых и талантливых ученых из возглавляемого им Физико-технического института.

Денег на броню не жалели. Ускоренными темпами реконструировали старые заводы, куда закупалось лучшее зарубежное оборудование. Было немало споров о выборе технических направлений, причем иногда на таком непримиримом уровне, что Тевосян однажды отвел Емельянова в сторону и предупредил, чтобы тот не слишком горячился:

– Поступили заявления, что главный инженер и директор завода обвиняются во вредительстве. Будь осторожен в выводах, высказываниях и оценках!

Это был так называемый Южный завод, впоследствии известный как Днепродзержинский, где в доменном цехе в ту пору начинал работать Леонид Ильич Брежнев. Надо сказать, что броневая проблема, как и любое новое дело, вызвала активность немалого количества шарлатанов. Однажды в спецуправлении по производству брони появился мужик, словно сошедший с полотен художников-передвижников. С окладистой рыжей бородой, в смазных сапогах, холщовой косоворотке, он пробился к большому начальству (тогда оно не отгораживалось охраной, поскольку террористов в помине не было), представился Деренковым и заявил: