Зоя Квитка - Тридцать тактов в стиле блюз

– Ненавижу, когда разговор затягивает петлю и мне ничего не остается, как задохнуться отсутствием возражений, – отшутился я.

– Я врач, Джадд и привык изучать следствие, пока не обнаружу причину, понимаешь? Если бы дело касалось только меня, я бы попытался разобраться в этой истории, но я не могу подталкивать к этому тебя, Флер, втягивать вашу Фэю. Мне кажется, что это может быть опасно!

– Помнишь ты дал мне совет не сопротивляться своим галлюцинациям, а "досмотреть" их, так сказать? Иначе я застряну между царством живых и мертвых, не так ли?

– Спорный вопрос, но если без философии и с точки зрения психотерапии – да.

– Так вот, каждый из нас должен понять почему, вдруг, всколыхнулось прошлое и пошло на наши жизни такой мутной волной? Кто за этим стоит? Оставить эти вопросы без ответа – значит решить жить в лабиринте, вместо того, чтобы попытаться найти выход.

– Флер сказала мне примерно тоже самое. Какой же у нас план?

– Пока я думал связаться с мамой и расспросить о статуэтке и стихотворении, узнать, что ей известно.

– Тогда я жду от тебя новостей, а до тех пор не будем ничего предпринимать. Мне пора. Флер переехала ко мне.

– Свершилось, – съехидничал я, почувствовав, как зависть и доброжелательность смешиваются во мне в вязкую жижицу.

«Что же это живет в нас людях? – думал я по дороге домой. – Странные пропорции! Неужели это и есть золотое сечение личности? Та самая Ф, даже своим видом утверждающая баланс сил; бесконечность, пересеченная вертикальной прямой, разделившей пространство на соотношения сторон, взвешивающая их на своих скругленных плечах, на которых, поэтому, так сложно удержаться скользким противоположностям, сползающим по ним в нулевую точку безразличного равновесия.

Как называлось то, что я ощутил по отношению к своим друзьям? Хорошо это, плохо, ни то, ни се?! Быть может имя этому – соразмерность, но для ее обозначения придуман знак процента, а он похож на растерявшуюся, съехавшую « Ф ». Испытываем ли мы хоть что-нибудь в чистом виде или на отрезке АВ всегда есть кочка С?

Похоже, что есть все таки лабиринты в которых придется остаться жить.»

Приняв душ, уютно устроившись в постели, убедившись, что время еще не слишком позднее, я позвонил миссис Бабкок – моей матери.

– Привет, Эви, – я всегда обращался к ней по имени и говорил "мама", только в ее отсутствие, уж не знаю почему.

Она никогда не пыталась это исправить, говорила, что так даже лучше – меньше условностей и статусов.

– Джадди?!

– Почему ты каждый раз, удивляешься моему звонку так, будто тебе звонит премьер министр в три часа ночи?

– О, все же не так сильно, ведь ты звонишь немножко чаще, чем он.

– Не начинай, Эви.

– Ладно, но правильнее сказать не продолжай, ведь я не могу не начинать уже то, что началось?

– Эви, как ты поживаешь?

– Если цель твоего звонка другая, прошу, не заходи издалека. Итак?

– Ну ты язва!

– Это ты хотел сказать мне перед сном?

– Нет. Вспомнил, что у тебя есть одна статуэтка, которая меня интересует.

– Какая? Ты же знаешь, я их коллекционирую.

– Кажется, Меркурий. Я не уверен… со щеглом.

– И что тебя так в ней привлекает?– настороженно поинтересовалась мама, но тут же, не дожидаясь ответа на свой вопрос, принялась пояснять: – Видишь ли, я показала статуэтку знакомому антиквару и оказалось, что фигурке около трех сотен лет! И это действительно Меркурий, об этом говорят крылатые сандалии, кадуцей, но вот щегол, который сидит на нем и который привлек мое внимание больше всего, когда я… покупала… статуэтку, добавлен к ней совсем недавно.

– Так и думал, – перебил я не в силах сдержать эмоции, – Жулик!

– Да ты дослушай, Джадд, – попросила Эви, – Когда мистер Эртон, мой знакомый оценщик…

– Да ладно, Эви, может просто Роланд? Я ведь все понял во время нашей последней встречи.

– Джадд! То, что он Роланд, не отменяет того, что он мистер Эртон. Не понимаю, какое противоречие ты тут находишь? Так вот, он обнаружил на лапке у щегла инициалы. Буквы совсем крошечные, он рассмотрел их только в увеличительное стекло, да и то, потому, что снял птицу с жезла. Так бы никто и не узнал об этой детали. К тому же, щегол оказался гораздо более древним, чем "Меркурий" и происхождение его, судя по составу бронзы, не европейское.

– Удастся установить кому принадлежат инициалы?

– Мало вероятно, но Роланд увлечен исследованиями и поисками. Я сообщу тебе, если удастся, что-то выяснить.

– Эви, а ты не могла бы прочитать мне стихотворение выгравированное на подставке статуэтки?

– Погоди минутку.

Слышно было, как Эви открыла дверь кабинета и переставляла в шкафу фигурки своей коллекции, а я, мысленно, прошелся по родному дому вместе с ней. Как давно я там не был, как захотелось мне очутиться среди всех тех вещей, мебели и книг, которые были немыми свидетелями моего детства и юности, которые все еще хранили эпизоды каждого дня в деталях, о которых я давно позабыл. Они единственные наблюдатели самых искренних мгновений, когда я оставался наедине с собой, ведь это часто бывает такой тайной тайн, в которую можно посвятить только неодушевленных очевидцев.

Хотя, неодушевленными их сложно назвать. Один их запах, с огромной скоростью, переносил меня во времени, соединяя его разнополюсные концы, мощным разрядом, вдыхая в меня цельность и жизненность.

– Нашла, наконец! Шрифт очень мелкий. Искала лупу. Слушай!

«Щеглом заливалась синица:

– По перьям не судят, кто певчая птица!

Не делают аиста звонким певцом

Широкие взмахи белым крылом.

Однако, известно, что легкость пера,

Весомость вселяет в простые слова.»

Это все, Джадди.

– Это, скорее всего, лишь часть стихотворения. Я надеялся, что тебе известно продолжение или хотя бы причина, по которой его выгравировали на старинной статуэтке. Мне оно кажется неуместным. Не понимаю почему ты купила эти детали от разных конструкторов? Причем здесь Меркурий?!

– Мне кажется, что стихотворение больше относится к фигурке птицы. Если тот магазин, где ее купила…, – она осеклась, а затем поспешила продолжить, – где я покупала статуэтку, все еще работает – тебе лучше узнать у них.

– Да уж. У них сложно что-то выпытать.

– Джадд, ты так и не сказал, почему интересуешься статуэткой?

– Я не статуэткой интересуюсь, а поэтом, точнее поэтессой, чье легкое перо нацарапало на трехсотлетней фигурке посланца богов свои простые слова. Ты мне очень помогла. Спасибо, дорогая Эви. Спокойной ночи!

– Удачи тебе, мой многострадальный сын. Мы с мистером Эртоном, Роландом, вскоре навестим тебя.

– Но…, – начал было я, но мама предусмотрительно положила трубку.