Зоя Квитка - Тридцать тактов в стиле блюз

VI

Сквозь сон я не сразу понял, что это мой телефон, так настойчиво пытается меня разбудить. Звонили с неопределенного номера, потому мое "Алло" прозвучало вопросительно.

– Доброе утро! Это Марк Джанксаллен.

– Мистер Джанксаллен, рад, что вы позвонили. Я собирался заехать к вам снова.

– У меня очень мало времени, прошу, дайте мне возможность объяснить зачем я вам звоню.

– Я слушаю.

– Эмма была против, но я считаю вы должны знать. Приходите вечером в театр. Я оставлю вам билет у охранника. Назовете мою фамилию. На этот спектакль полагается приходить в костюме или хотя бы в пиджаке. Начало в 19:30.

– Зачем?

– Увидите, – уже шепотом произнес антиквар и завершил разговор.

– Хорошенькая установка на целый день, – произнес я вслух, жалуясь самому себе, – не лопнуть до вечера от любопытства.

Я взглянул на часы. Было так рано, что я даже разозлился на Джанксаллена. Не столько из-за того, что он нарушил приличия столь ранним звонком, сколько из-за того, что уснуть мне конечно теперь не удастся и время ожидания увеличилось. Мой день до вечера пополнился несколькими беспокойными часами, которые я мог скоротать в зеркальной реальности сна, искривляющей привычный облик времени.

Валяться в постели не хотелось – интрига зарядила бодростью, сжала пружины нервной системы.

Я встал с кровати и выглянул в окно. Ночной цвет как раз начал линять от темно-синего до серого, кремового, розового, рассветного.

Как редко удается подсмотреть этот интимный момент, когда время обнажается, становится видимым, пока не подберет подобающий наряд для разного времени суток: пастельный утренний, насыщенный дневной, дымчатый вечерний, глубокий ночной.

Мне тоже не мешало подумать о подходящем костюме на вечер. Последний раз я был в театре года три назад, с Брук. С тех пор я больше ни разу не носил пиджак. Нужно хотя бы примерить его, посмотреть в каком он состоянии, найти его, для начала.

Я открыл свою половину шкафа, другой – пользовалась Брук и я только посматривал на створки, каждый раз, когда переодевался. Выбросить или раздать ее вещи я так пока и не решился.

Пиджака нигде не было. Я пересмотрел все отсеки – захламленные и еще хранящие намек на упорядоченность. Нашел давно неношеные вещи, некоторым обрадовался, как радуются при встрече со старыми знакомыми, с которыми давно не виделись и от которых рассчитывают услышать, что-то новенькое, свежее, но через короткое время понимают, почему связь с этими приятелями давно прервалась. Все эти вещи, были мне либо не по размеру, либо уже не в моем вкусе.

Пиджак был необходим. Без должного облачения в театр не пропустят. Одолжить у Вилфорда не получиться – он носит одежду на пару размеров больше.

Может Брук упаковала его и повесила в своем шкафу? Она была очень опрятна и поругивала меня за неряшливость.

Я решился открыть ту часть шкафа, в котором хранил свой скелет.

Ничего особенного не произошло. Все причины, которые я находил до этого, чтобы не трогать одежду жены, показались нелепыми и надуманными.

Я провел рукой по свисающим с вешалок блузкам и платьям, едва касаясь, словно будил их от долгого сна. Они откликнулись легким шелестом и запахом залежалого.

Решив, что не дам волю сентиментальности, я стал целенаправленно искать пиджак, стараясь делать это бесстрастно. В конце концов, я увидел свисающий чехол для одежды и понял, что нашел то, что искал. Обрадованный находкой, я рванул плечики с перекладины слишком сильно. С соседних вешалок посыпалась одежда. Когда я возвращал ее на места – наткнулся на ветровку. Тонкая куртка показалась мне слишком тяжелой, к тому же, она не держалась на вешалке, левый карман явно перевешивал, из-за чего ветровка все время соскальзывала.

Я не без трепета сунул руку в карман куртки и извлек небольшую бархатную коробочку.

Значит Вилфорду не показалось и этот Светловолосый (как мы его окрестили, пока не узнаем настоящего имени), все таки, подсунул что-то Брук.

Я поспешил открыть ее. Там лежал маленький фрагмент, обрывок карты. Все, что можно было различить на нем – это голубую прожилку пролива, ведущего к острову, который я не плохо знал (именно там находился наш домик, который мы называли хижиной).

Первое, что полезло в голову – Светловолосый и Брук были любовниками, поэтому я со злостью захлопнул коробочку и только тогда заметил на крышке золотые буквы – «WGF».

Часы в гостиной отмерили восемь равномерных отрезков, сообщив мне, что я опоздал на работу.

– Вот и хорошо, – ответил я непримиримому, неумолимому распорядителю, отмеряющему каждому из нас фрагмент вечности своими ножницами-стрелами.

Я позвонил в офис и предупредил, что сегодня меня не будет, причем, проговаривал это безапелляционным тоном и пока директор возмущенно сопел, подбирая меткие слова для моего вопиющего поведения, я поблагодарил его за понимание и первый завершил разговор.

Как только я нажал сброс звонка, радость, воодушевление, чувство освобождения окатили меня приливом сил. Сколько значения люди придают работе. И ладно бы в смысле зарабатывания на хлеб насущный, но, по моим наблюдениям, этот аспект редко оказывался на первом месте.

Стремление, под соусом благовидности, замаскировать свою беспомощность, незнание, как и чем наполнить день, казаться нужным, полезным обществу, привлекательным, наделенным хоть какими-нибудь полномочиями, оказаться вписанным в социальный круг, определить свое место в иерархии и только после этого оценить свое положение при помощи заработной платы, которая будет служить мерилом удовлетворенности или недовольства собственной жизнью. Кажется, вот, что такое работа. Вот почему так раздражают те, кто относятся, ко всему выше перечисленному, не столь серьезно и находят возможность, хоть изредка, взглянуть на социальный круг сверху, увидеть, что он больше напоминает конус, надежно выстроенную пирамиду из человеческих тел. Неважно, добираются такие люди до ее вершины или нет. Выпадая из прочной кладки, они подвергают риску все строение и могут быть жестоко наказаны за вольности.

Им придумано имя, тем, кто прогуливается около, пока другие рвут жилы. Их называют бездельниками, не замечая, что некоторые из них ткут, вокруг высушенного ветром и временем сооружения, особый покров, дающий тень, прохладу, защиту. Этот покров вечен, в отличие от хрупких пирамид из костей, поскольку соткан из нематериальных, а значит несокрушимых элементов.

Далеко не каждый замечает покров, но те, кто хотя бы изредка, поглядывают на него, назвали его Искусством, возможно потому, что способны восхититься искусностью творения, а может еще и потому, что некоторых он искушает ослабить хватку и немножко расшатать тесную кладку пирамиды.