Валерий Тимофеев - БорисЪ

Моя рука тянется вверх до боли в сухожилии, до судорог в пальцах. Сейчас, только бы не расплескать, только бы там что-то было!

Накаркал…

Вытолкнув из себя руку, ногтем зацепил за верхний ободок кружки и она, качнувшись, медленно завалилась на бок и покатилась, пока не ударилась ручкой о столешницу.

Скользкая вода, журча тоненькой струйкой, полилась на меня.

Я вертелся ленивой змеей, уходил с ее дороги, – пусть лучше льется на пол, чем на мое пальто. С пола я ее слижу! Вот так, упав мордой вниз, всасываю расплющенными по бетону пересохшими губами замешанную на грязи воду, заползаю в неровности бетона языком.

– Давай, давай, еще хоть столько же, хоть полстолька, да хоть на глоточек, язык намочить!

Я – охотник. Мой рот раскрыт, язык в состоянии полной готовности. Да вот только поживиться нам больше нечем. Редкая капля со свистом пролетит вниз и, разбившись на тысячи пылевых брызг, потеряется в шероховатости бетона. А я провожу ее взглядом и замру в ожидании пролета следующей.

Мне хотелось плакать от обиды, мне хотелось выть волком. И я плакал, и я выл, только никто, даже я сам – не слышали этого воя.

В следующий раз я проснулся и нашел себя лежащим на бетонном полу.

Легко встал.

За окном густая темнота. В коридоре, напротив моей двери, горит лампочка. На столе кружка, полная темной жидкости, два куска белого хлеба и глубокая миска с густой кашей.

Включилось соображение, и сразу же наметились поступки.

Первое – надо вызвать кого-то из стражей и выяснить, долго еще мне ждать?

Второе. Посмотреть, который час и уточнить, какой день.

Что за каша в миске?

Как-то само по себе получилось, что я начал с каши. Я даже не понял, из чего она была? Просвистело вместе с хлебом и чаем.

Каши было много, и мой живот натянулся приятной полнотой, тормозя мысли и движения.

Часы показывали без четверти десять.

Вечер.

Должно быть двадцать седьмое.

Я здесь больше суток, и начальник, сам пригласив меня, ну, не конкретно меня, а кого-то из редакции, не может найти время встретиться со мной!

Надо идти домой.

Пусть завтра сам договаривается с редактором и повторно назначает встречу на конкретное время.

– Так он и назначал конкретное время, – вспоминаю я вчерашние события и тут же нахожу себе оправдание. – Я полтора суток его тут ждал. Будем считать, что мы квиты. Вина за опоздание полностью искуплена.

Встал, запахнул полы пальто и шагнул к двери. Занес кулак, чтобы ударить по железу, и не успел. Щелкнул засов, двери приветливо распахнулась на всю свою возможную ширину.

Я стоял нос в нос с Молотобойцем.

Он был в опрятной гимнастерке и в новенькой фуражке – синий верх, малиновый околышек. Лицо его пыталось улыбаться.

– Повечеряли? – спросил он радушно, кивая на пустую миску.

– Да, спасибо, – я был обезоружен таким культурным обращением.

– Курить не желаете? – на его огромной ладони лежала нераспечатанная пачка папирос. Моих, какие я всегда курю. Сверху краснел серным боком новенький коробок спичек.

– Благодарю, – вытекло из меня. – А…

– Начальство два раза до вас приходило, – читая мои мысли, улыбчиво поведал он. – Вы так сладко почивали, что оне будить не велели. И нам от их еще попало, – по секрету, на ушко, как своему близкому приятелю, шепнул он.

– За что? – невольно вырвалось у меня.

– Шумели тут малость, – виновато и вместе с тем озорно почесал он пятерней загривок.

Я отказывался понимать, что такое вокруг меня происходит.

– Дежурный побежал наверх, докладывать, что вы проснулись, – еще больше озадачил меня Молотобоец. – Помыться пока не желаете?

– Чего?

– Тут у нас маленький душ имеется, в ведерке горячей воды для вас вскипятили. Там и полотенце есть, и мыло. Не угодно ли?

Я дернул себя за мочку уха, больно и резко. Но видение не исчезло, а, отступив на шаг, плавным движением руки пригласило пройти в закуток.

Допрежь я видел из этого закутка только угол стола и край скамьи. Сейчас же мог зреть все полностью. Просторное помещение, длинный стол, за которым враз могли спокойно уместиться человек десять, в стене две нешироких окрашенных двери, промеж ними эмалированная в щербинах сколов раковина и медный кран для воды. Одна дверь чуть приоткрыта. Там уборная. К другой подвел меня Молотобоец.

– Лишнюю одёжу можете здесь снять, – показал на лавку и, заметив мой растерянный взгляд, успокоил. – У нас тут чужих нет, воровать некому, – и распахнул широко дверь в помывочную.

Мое замешательство он расценил по своему, бессвязно покрутил руками, потом махнул правой и ушел, оставив меня в закутке помещения и в неразберихе моих дум.

Я заглянул в помывочную.

Табурет, некрашеная скамья, кусок мыла в мыльнице, мочальная вихотка на гвозде и рожок душа. Из его перевернутого гриба падали, посвистывая, скучные крупные капли.

На табурете большое цинковое ведро с дымящейся водой. На скамье потемневший от времени тоже цинковый таз с одной оставшейся в живых дугообразной ручкой и полулитровая кружка вместо ковша.

Даже сквозь одежду я чувствовал, насколько грязно мое немытое тело.

Я боялся, что наваждение пройдет, и я не успею воспользоваться случайным подарком. Быстро освободил свое туловище от одежды и на цыпочках вошел в сырую клетушку. Намыливался, шоркал себя вихоткой до одури, дважды смывал мыло и использовал всю горячую воду, которую, может быть, не на меня одного грели. А потом еще стоял под обжигающей струей ледяной воды, пока лоб и темя не заломило от холода и не раскололо на части.

Когда вышел, глазами уперся в лежавшие на столе две книги, свежую газету, полную кружку дымящегося ароматного чая, пряник на тарелке и посыпанные маком бублики.

Все это богатство не могло прийти само по себе. Но человека, принесшего это, рядом не было.

Настроение мое приходило в соответствие с обстановкой. Я правильно понял, что это все для меня, и даже замурлыкал под нос.

Видимо, теперь служивым объяснили, кто я есть и зачем здесь, и они отдавали мне должное. Хотя, честно говоря, мне совсем не за что было предъявлять им какие ни то претензии. Наоборот, вспоминая о листах, спрятанных в моем воротнике, я даже был им благодарен. Но говорить об этом вслух не стоит. Так, на всякий случай, помолчим.

2

После такой помывки одеть бы чистое.

Морщась, я натянул трусы, майку, сунул ноги в пахнущие ядреным потом носки. Остальное оделось легко. И сел к столу.

Первым делом профессионально, по диагонали, просмотрел газету. Наша, «Пролетарская мысль».

На механическом заводе… на металлургическом… в кинотеатре… поступило в продажу… развелись… будет встреча… рождественские гуляния на площади… детские утренники в дни каникул… продам козу с козленком…