Яков Пятигорский - Альтернативная фантастика. Сборник рассказов

Но, странное дело, слепые словно видели меня. Они вздрагивали, останавливались, и затем спешили от меня скрыться. За одним из них я долго шел по пятам, но после получаса преследования понял, что ошибся – это вовсе не слепой. Видимо, сказывалось мое нервное напряжение. Я стоял возле пешеходного перехода, погруженный в раздумья, как вдруг кто-то из прохожих предложил свою помощь, чтобы перевести меня через проезжую часть.

Немедленно покинул я Данию, так как понял, что либо я, либо весь остальной мир сошли с ума.

Вернувшись в Гамбург, я заперся у себя в квартире, и решил никуда больше не выходить. Я чувствовал лишь отвращение к жизни. События последних дней: двойники, слепые, – вся эта гадость, – душили меня, и я просыпался по ночам от кошмаров. Я стал подумывать о том, чтобы лечь в психиатрическую больницу. Я боялся окончательно сойти с ума. Для нормального человека я слишком часто встречался с загадочными явлениями.

По прошествии нескольких дней затворничества мне показалось, что я понемногу начинаю приходить в себя. Меня перестал душить страх. Все воспринималось гораздо легче, я бы сказал, равнодушнее. В конце концов, всего можно ожидать от нашего мира, в котором юмор становится все более страшным, а серьезные вещи – все более смехотворными. Так я говорил себе в те дни, стоя напротив зеркала, и улыбался от радости, что снова могу улыбаться.

И напоследок, я расскажу, как я сошел с ума окончательно. Да, это произошло внезапно, в один момент. Когда я очередной – наверное, сотый – раз стоял перед зеркалом и лениво спрашивал свое отражение: а все-таки, интересно, что же все это означает? Я и не надеялся получить никакого ответа. Разве у такого бреда может быть объяснение? Конечно, нет – это я всегда понимал. Но тут вдруг оказалось, что может.

Сначала я не поверил. Но, когда я физически ощутил волну ответа, сомнения испарились.

Я медленно отошел от зеркала, вышел в салон, и сел на диван напротив телевизора. И снова почувствовал волну – приглашение.

…Бывают фильмы с пустотами. Смотришь их, и как будто чего-то не хватает. Начинаешь думать – чего? Музыки, цвета, сюжетных связок? Действующих лиц?.. Случайно ли так получилось или было сделано с умыслом? Если с умыслом – то для чего? Неужели для того, чтобы эти пустоты чем-нибудь – или кем-нибудь – заполнились ?

…Эти странные знаки из кинопространства, это увеличивающееся отчуждение от реальности… Почему это происходит со мной? Зачем? Неужели это знак, что я должен уйти ?

…Но теперь-то все разъяснилось! Теперь я знаю, куда мне нужно.

…Всю жизнь я страдал. Все никак не мог понять, куда меня тянет. Теперь знаю. Знаю, где мое место, чей я житель…

Фу ты – как же, оказывается, все просто! Нужно только сидеть у телевизора, смотреть, и ждать. Пока не почувствуешь… А уж тогда нужно просто: раз – и …

Прощай, неигровой мир…»

Эти записки, больше всего напоминающие бред сумасшедшего, в числе прочих документов были присовокуплены к делу об исчезновении советского эмигранта. Никто не видел, как он выходил из квартиры, в которой перед тем заточил себя на длительный срок. Нигде не удалось обнаружить его следов.

Следствие быстро встало в тупик.

Буквально через неделю записки были выкрадены из дела и засекречены ФБР, однако по прошествии некоторого времени были выкрадены в свою очередь оттуда и засекречены в архивах Лубянки.

Дальнейшая судьба их теряется во мраке будущего.

2001 г.

Он сошел с крыльца. Мягко хрустнуло под ногами. Ослепило солнечным лучом. До подмышек пронизало густой небесной дымкой. Поселок – раскиданные кубики – как будто спал, уложенный белой ватой. Мир замерз и замер.

Он взглянул вверх: Ах! – с карниза свесились жирные белые сосульки. У них внутри спряталась радуга – это он точно знал.

Но, похоже было, – не достать.

Он привстал на цыпочки и изо всех сил стал тянуть к сосулькам руки, пытаясь ухватить хотя бы одну – самую длинную, что свисала ниже всех. Но так и не смог дотянуться – все равно было слишком высоко.

Еще совсем недавно ему так нравилось быть маленьким. Ужасно удобно: можно было пролезть где угодно и спрятаться так, что никому было не найти. А вот теперь быть маленьким ему совершенно разонравилось.

«Ну, сосулечка… Давай же сюда, ко мне. А? Ну, пожалуйста…» – взмолился он. Но нет. Так не бывает. Вот несчастье-то.

Он горько вздохнул, повернулся, и пошел восвояси. Ботинки увязали в глубоком снеге.

«Крак», – раздалось за спиной.

Мальчик застыл на месте. Сердце бешено заколотилось. Боясь вздохнуть, он осторожно обернулся…

Пусто! Сосулька исчезла.

Он подбежал назад – к сугробу, подпиравшему стену дома. Упал на колени, засунул руку по локоть в снег и стал шарить.

Вот она! Он вытащил из сугроба руку с зажатой в ней длиннющей сосулькой.

«Ура! Вот так повезло!..» Он взмахнул своей ледышкой, как будто это был меч, и со свистом рассек воздух. Ему понравилось, что сосулька свистела и рассыпала по снегу янтарные искорки. Мальчик вошел в азарт и не мог успокоиться – прыгал и рубил воздух своим мечом. От напряжения он взмок, пар валил изо рта. Сосулька разрубала клубы пара на маленькие облачка.

«Хм, – подумал он, – а хорошо было бы сложить из этих облачков картинку!..» Вспомнил сказку, которую читал вчера вечером – про фею и трубочиста. Они были такие милые и прекрасные, эти фея и трубочист, что ему захотелось, чтобы они немедленно появились здесь в воздухе рядом с ним.

Недолго думая, он стал водить по воздуху сосулькой, как кистью по холсту, размазывая клубы пара. Он подгонял облачка друг к другу, и из них лепился человеческий силуэт.

Трубочист получился совсем как живой, только прозрачный: вот его рваный пиджак (даже видны кое-где заплаты), вот мятая шляпа, а вот и щетка.

«Ой, как похож на моего дядю!..» – подумал мальчик.

Трубочист парил в светлом янтарном небе, потихоньку приближаясь к дому. Вот он уже повис над крышей. Мальчик засмеялся и помахал трубочисту рукой. Тот спрыгнул на крышу, помахал рукой ему в ответ, и со щеткой наперевес залез в печную трубу.

Из трубы послышалось громкое шипение, и из дома с озадаченным видом выскочил дядя – с всклокоченной шевелюрой, без ботинок – в толстых шерстяных носках. Рукава его серого свитера были закатаны до локтей. На шее висел фартук. В руке дядя держал нож для резки овощей.

Он недоуменно посмотрел на мальчика, потом обернулся и, вытянув шею и сощурив глаза, долго изучал покатую крышу дома. Не найдя на ней ничего подозрительного, дядя снова перевел взгляд на мальчика.

– Это ты потушил печь? – спросил он, внимательно разглядывая сосульку, которую мальчик сжимал в руке.