Андрей Ставров - Вракли-3. Записки «пятьюшестьвеника»

Наших приятелей, которые собирались у нас дома отведать таёжных деликатесов, больше всего потрясали не описания красот или наших встреч с местным населением, а наше таёжное ежедневное меню. Как я отметил ранее, особенностью образа жизни в тех местах было то, что почти всё время мы тратили на добычу пропитания. Как правило, с собой мы брали чай, кофе, сахар, соль, пряности, муку, немного сухарей и крупы. Остальное добывали сами ружьем и удочкой. Ружьё обеспечивало нас мясом. За все годы я только один раз принял участие в охоте на косулю и когда увидел дело рук своих, закаялся стрелять в кого-нибудь крупнее глухарки. Поэтому основной нашей добычей были рябчики, которые водилось там в изобилии. Более того, часто утром, выйдя из избушки, я слышал их нежный пересвист. Буквально в десятке метров на ветвях дерева сидела целая стая. Жена говорила мне, сколько штук нам потребуется сегодня и я, как в тире, сбивал двух-трёх. После первого выстрела стая не улетала, с интересом наблюдая, как один несчастный кувырком падал на землю. Иногда они попадались во время наших походов по окрестностям. Бывало, мы встречали стайки глухарок или копалух, как их звали местные. Одной нам вполне хватало на два дня. Самцов же глухарей я встречал лишь однажды, но в них не стрелял. Куда нам пять-шесть килограммов мяса! Случалось, что нас посещали охотники и тогда они привозили излюбленное наше лакомство – мясо, печень и язык марала. Более вкусного мяса мы не пробовали никогда. Даже кусок чистой мякоти, сваренный в воде, был нежным и ароматным, а про бульон и говорить не приходится. Шашлык из печени доводил до изумления, а отварной язык в качестве закуски был несравним с иными деликатесами. Но все-таки основной нашей пищей была рыба. Каждый вечер я ставил донки. Это три-четыре больших тройника, на которые наматывались кишки рябчиков, глухарок или внутренности пойманных ранее хариусов. Донки забрасывались в небольшие заливчики с песчаным дном. Утром на каждом тройнике сидело по налиму. Небольших, граммов по пятьсот-семьсот. Я их потрошил, складывал в большую миску знаменитую печёнку, одного брал с собой, остальных оставлял воронам и мелкому зверью. Не корите меня за такую расточительность. Однажды, когда совсем стемнело, я подошёл к месту, куда недавно забросил донку и осветил дно фонариком. Дна не было видно, несколько десятков налимов крутилось вокруг наживки! В тех местах налим, как и елец, считался сорной рыбой! Жена случайно обнаружила, что уха из налима с гречневой крупой просто объедение, особенно когда я добавлял в неё перетертую с солью печёнку. Впрочем, печёнка, приготовленная в водяной бане, была самостоятельным блюдом. После неё хваленая тресковая печень казалась грубой и примитивной пищей! Но ни что не могло сравниться с хариусом. В Реке он редко достигал веса более полутора килограммов. Чаще всего я ловил грамм под восемьсот. Двух штук нам вполне хватало на обед. Для правильного приготовления рыбы, её нужно было выпотрошить, добавить внутрь немного соли и подождать с полчаса. За это время разводился большой костёр. Угли, по мере образования и прогорания, осторожно сгребались в сторону. Далее хариус нанизывался на деревянный шампур через пасть вдоль хребта, после чего его нужно было обжечь на сильном пламени. Главное – не передержать! Как только чешуя задеревенеет и примет коричнево-золотой окрас, рыбу переносим над углями и доводим до готовности, обжаривая её то с одной, то с другой стороны. Признаком готовности служит момент, когда рыба провернётся на шампуре. Теперь выкладываем её на доску, аккуратно раскрываем и чайной ложечкой, повторяю – чайной ложечкой начинаем есть это ни с чем не сравнимое по вкусу нежное мясо. Ещё одно восхитительное блюдо из хариуса готовилось совсем просто. Выпотрошенный и очищенный от чешуи хариус нарезался небольшими кусочками и с вечера заливался маринадом – теплым, но не горячим, не более шестидесяти градусов. Маринад изготавливался из сока красной смородины, воды, соли и пряностей. Утром хариус был готов. Описать вкус не могу – надо пробовать! Хорошо шёл лосось. Мы его жарили на сковородке на обычном растительном масле, которое покупали на развес в деревеньке. Из муки мы пекли лепешки и употребляли их с перетёртыми с сахаром клубникой или чёрной смородиной – с кофе по утрам или с чаем на ужин. Помимо смородины, чёрной и красной, в тех местах росла странная ягода. Местные называли её казарган. Куст и сами ягоды по виду были абсолютно такими же, как красная смородина, но… чёрного цвета. Сок этого казаргана был такой въедливый, что в принципе не отстирывался. Моя шапка, в которую я собирал ягоды, за долгие годы приобрела тёмно-фиолетовый цвет. Из этих ягод получался дивного вкуса компот. Жена, сварив в котелке, ставила в журчащий рядом холоднющий ручей и в жару мы наслаждались сводящим зубы напитком. Рос в горах и дикий крыжовник. Мы его недолюбливали, так как часто приходилось продираться через его колючие заросли. Ягоды крыжовника были мелкие, но вкусные. Малина встречалась лишь изредка, а костяника просто устилала подлесок сплошным ковром.

На первое жена варила изумительные супы из глухарок с грибами. На скалах рос горный лук. У него была важная особенность, из-за которой его почти извели в низовьях Реки. Зимой, в лютые морозы, он замерзал в камень, а когда оттаивал, то ничем не отличался от свежего. Для охотников зимой в тайге он был просто необходим. Лук был зверски острый и придавал супам изумительный вкус. Жена нарезала его тоненькими кольцами, посыпала солью и перцем, обрызгивала соком красной смородины и долго мяла руками, или, как она выражалась – «жмакала». Вечером такой «жмаканый» лук в качестве салата шёл «на ура» с кусочками холодного рябчика, маральего языка или налимьей печенки. Под водочку, которую мы получали, разбавляя чистый питьевой спирт ключевой водичкой! Да что тут говорить, даже этого короткого перечня хватит тебе, читатель, чтобы давясь слюной, ты рванул прямо к холодильнику и, притоптывая ногами от нетерпения, стал кромсать кусок вареной колбасы, хрустя солёным огурчиком…

Я вспомнил об этих красотах и гастрономических безумствах вот по какой причине. Как я отметил выше, мы уже почти неделю жили рядом с Харитиной и Верой. И вот, днём, когда только мы вернулись из похода за клубникой и сидели на берегу у костра, из-за поворота Реки показались два плота с туристами. Они поравнялись с нами, замахали руками, мы ответили тем же и через несколько минут плоты скрылись за поворотом. Я зажарил двух хариусов. Мы тут же их пустили в оборот, чай вскипел, и мы уже собрались продолжить трапезу, как из зарослей тальника на берегу вышли двое парней. Они подошли к нам, поздоровались и спросили кто мы и откуда. Я, прежде чем отвечать вежливо спросил, не москвичи ли они. Дело в том, что и мы, и местные жители москвичей, мягко говоря, недолюбливали. Не буду распространяться почему, просто, не любили – и точка. Оказалось, что они ленинградцы – а это другое дело. Мы представились и предложили выпить с нами чаю с вареньем. Те с благодарностью согласились и мы разговорились. Шли они по этому самому опасному маршруту. Спешили, так как уже выбились из графика из-за снегопада и сильного ветра на перевале. По этой причине шли по реке почти без остановок и сегодня была лишь вторая на их пути полноценная днёвка с баней на берегу. Баня, это конечно сильно сказано. Туристы просто разводили огонь на берегу, разогревали камни, набрасывали на них ветки, накрывались большим куском брезента и лили воду на раскалённую гальку. Кстати, о бане. У одной из избушек, стоящей в нескольких метрах от ручейка была настоящая баня. Она осталась ещё с тех времён, когда рядом было небольшое поселение староверов на три семьи. Баню охотники поддерживали в рабочем состоянии и мы с семьей не пропускали возможности попариться. Баня, естественно, топилась по-чёрному. Но это было так приятно – распарившись свежими вениками, выскочить к ручью и бухнуться в воду, температура которой едва ли превышала восемь градусов!