Андрей Ставров - Вракли-3. Записки «пятьюшестьвеника»

Командир и его зам стрельнули у нас по сигарете – свои у них подмокли и теперь сушились рядом с огнём – и стали расспрашивать о том, что здесь имеется вокруг и чем мы тут занимаемся. И чем больше мы пели про красоты, мимо которых они пролетели, про гурманские изыски, про то, как мы не спеша бродим здесь, тем больше у них вытягивались лица. Потом один вдруг спохватился и сказал, что надо идти к своим. В дорожку мы насыпали им в шапку клубники. Утром прошлись вниз по Реке. Через километр обнаружились следы стоянки, а туристов и след простыл. Мы медленно побрели назад в полном недоумении – ну, зачем спрашивается, так мучиться, чтобы пролететь мимо настоящего рая! Ну, и фиг с ними, и со всеми им подобными. Пусть надуваются от гордости за свои подвиги, пусть тешат себя мыслями, что они здесь были! Ни черта подобного, не было их здесь! Это мы были и будем – будем до тех пор, пока ноги держат и глаза видят! Эх, ну зачем же Союз надо было разваливать!

Я упоминал выше, что иногда нас посещали охотники, сыновья Прокопия с жёнами и иногда его племянники. Вообще, когда мы были относительно недалеко от их деревеньки, они старались приплывать каждое воскресенье. Для староверов воскресенье ВСЕГДА выходной. Бывало, кончился сенокос. Сено подсохло и его надо сгребать в копны. Каждый погожий денёк на вес золота. Но… Воскресенье, жара, солнечно, на небе ни облачка. И хотя все знают, что в понедельник точно пойдет дождь, никто даже мысли не имеет, чтобы в святой день выйти на работу. В этот день летом в деревеньке все наряжались по-праздничному и шли к волейбольной площадке. Там начинались настоящие баталии. В состав команд входили и мужики, и бабы. Играли азартно, орали и игроки, и зрители. Никакой техники у игроков не было, они били по мячу растопыренной ладонью с такой силой, что, когда по настоянию приятелей, я вошёл в состав одной из команд, то вскоре так получил мячом по голове, что тут же из игры и выбыл. На мой вопрос, почему же они в футбол не играют, Павел, средний Прокопьев сын, смутившись ответил, что «никак нельзя, азартны мы, поубиваем друг друга…»

Ну, ладно, в деревеньке по воскресеньям было чем заняться. «А что делать зимой, когда охота, а охотничать нельзя?» – пристал я к Павлу. Павел степенно отвечал, что зимой он высыпается всласть, не спеша готовит завтрак, а потом на лыжах идет к Реке.

– Помнишь, – говорил Павел, – за Узким порогом с нашей стороны россыпь высоченная. Там у меня есть избушка, я от неё в понедельник начинаю круг по другим, моим пяти расставляя капканы и собирая попавших белок и соболей, и к ней же я в субботу возвращаюсь. Так вот, чуть дальше, где вулкан взорвался, ты небось видел штыри (пики, по-нашему) торчат, а среди них один, с вершиной будто бы седло. Так вот, я заберусь наверх, усядусь и… любуюсь. Пока солнце не скроется. Ну, и опять в избушку.

Ну, что тут скажешь!!!

К нам также наведывались в гости охотники, чтобы, по их словам, «погутарить с умным человеком», т.е. со мной. Жена и сын не выдерживали этого испытания и втроём с ружьем удалялись на безопасное для ушей расстояние. Правда, когда сын был ещё маленьким, он часто оставался и, развесив уши, жадно впитывал. Жена же… Жена грустила вдали на берегу Реки. С собой охотники привозили то свежие огурчики-помидорчики, то настоящие солёные грузди, творог, масло, копчёное мясо и прочее. Если их визит не попадал на пост, то мы устраивали совместное пиршество. Они расстилали скатерку для себя, мы – в сторонке, для себя. Никакого алкоголя они не употребляли, но пили медовуху, да и то, по праздникам или, иногда, по воскресеньям. Медовуха – напиток изумительно вкусный, пьется легко, но обладает жутким свойством – голова ясная, а ноги не идут. По понятиям староверов им нельзя с нами, мирскими, есть за одним столом. Сначала нам это казалось диковатым, потом мы привыкли. Жены у староверов поголовно имеют только начальное образование, как впрочем, и мужья. Хотя все мужики прошли армию. Военкомы дрались за каждого. Лучших солдат было не найти. Не пьют, не курят, матом не ругаются, начальство уважают и даже почитают. При них никакой дедовщины. Огромные, сильные как медведи, они враз наводили порядок в подразделении и защищали молодых солдат от дембелей и старослужащих. Про стрельбу и говорить не приходилось – в пятак слёту попадали. Одна проблема была для бедолаг – подчиняясь воинскому уставу, им приходилось сплошь нарушать свой религиозный устав. По этой причине по возвращению домой им следовало отмолить грехи. Дело это было непростое. Местный староста и главный законодатель общины, родной брат Прокопия Макарий, накладывал такую епитимью, что мама не горюй! Но голь на выдумки хитра. Была в строгом законе небольшая лазейка. Отмолить грехи в принципе мог за грешника кто-нибудь посторонний. Но где ж такого найти! Ан нет, были такие – и отнюдь не дураки.

Приблизительно на середине пути от этой моей избушки до деревеньки находился настоящий маленький монастырь-скит, где жило пять старушек, «матушек» – как к ним надо было обращаться. Настоятельницей была матушка Надежда, в миру – полная тёзка моей жены, что в значительной мере расположило игуменью к нам в целом и к жене – в особенности. Мы всегда навещали это место. Ночевали в гостевой избушке, стоявшей в сотне метров от келий. Мы старались что-то полезное сделать для матушек – лук ли собрать, дрова поколоть, сено сметать. Сено для скита косили охотники на косилке с конским приводом, потом они же сгребали его в небольшие копёшки. Когда сено подсыхало, его надо было свезти в одно место и сметать в большой стог. Возили сено конями. Для этого под копёшку проталкивали палку и верёвкой стягивали концы, так что сено было этой верёвкой прижато, а палка служила вроде как одной лыжей. Возить копёшки обожал мой сын, сидя верхом на лошади, а мы с женой и со старушками, с теми, что были покрепче, метали стог. Мне было несладко – раздеваться даже в жару было не положено. Максимум, что я мог себе позволить, это расстегнуть воротник рубашки, да штаны закатать до колен. Жене проще – платье можно было одеть на голое тело, но платок на голову – обязательно. За работу нас кормили. Помню, однажды вечером после работы нас позвали вечерять. Подали суп в глубоких мисках. Мясо с домашней лапшой. Сын хлебнул и аж глаза закатил. Вкуусно! Вычерпал всё, куснул мясо и шёпотом нас с женой спрашивает, мол, что это, никогда такой вкуснятины не пробовал! А я ему, дескать, курятина это. Не может быть, вытаращился он. Так эта курица всю свою недолгую жизнь провела на воле и ела она, что сама тут же во дворе да за забором находила. Ну, иногда жменьку зерна получала. Вот, что значит натуральный продукт! Скит состоял из двух избушек и кучи хозяйственных построек. Они все соединялись деревянными дорожками и находились под одной крышей. Половину одной из избушек занимала просторная молельня. То ли часовня, то ли церквушка. Стены были увешаны многочисленными образами и иконами, там матушки молились круглые сутки, за исключением непродолжительного сна и обязательных работ. Вот к ним-то и приезжали охотники по поводу епитимий, наложенных грозным Макарием.