Creative Writing School - Пашня. Альманах. Выпуск 3

Дамир, между прочим, тоже устал, но остаться сидеть воспитание не позволило. Он же видел, что на ней лица нет, бледная такая, да и в пакете явно что-то тяжелое. Он подскочил, садитесь, мол, пожалуйста. А она посмотрела, как на пустое место. Ни улыбки тебе, ни слова. Он остался над ней стоять, так она еще коленки отодвинула, чтоб не задеть ненароком, как будто заразный он.

Дамир сбросил рюкзак на асфальт, облокотился об ограждение, глядя на воду. Закурил.

Мать говорила: «Дамиржан, ты всегда там будешь человеком второго сорта». Может, она права? Надо было в Астане остаться? Работа была, причем по специальности – архитектором. И вообще все было. Мама, братиш мелкий рядом, девушка. Понесло его в этот Питер.

Не стоило закусываться с тем ментом, но Дамир так расстроился из-за девки в метро. Чуть не до слез, как ребенок. И ладно бы красавица была, а то вся тощая, лицо желтовато-серое, волосы сальные – обычная замученная девка в черных джинсах. Наверняка филологиня.

А это рыло свинское, ментовское хоть что-то разве понимает? Ну, закурил рядом с метро. Там все курят. Нет, он именно к Дамиру прикопался.

– Есть запрещенные средствА?

СредствА!

– По-русски говорить научитесь!

Зря он, конечно, так ответил. Кто ж такое стерпит от гастарбайтера. Но по той мерзкой отекшей роже с самого начала было ясно, что просто так не отпустит, так что и терять особо было нечего.

Ничего, сейчас он доберется до общаги, откроет ноут, закажет билеты на самолет. Хотя бы денег хватило. А то придется у матери занимать. Второй раз за месяц. Да и стоит только заикнуться, что магистратуру бросает, как та раскудахчется. «Я же тебе говорила». Да, говорила, и что? Должна быть у человека мечта, я вас спрашиваю?

– Дай сигарету!

Сзади стояла бомжиха в желтом дождевике, таком ярком, что Дамир прищурился, как от солнца. Полез в карман, вытащил пачку, дал две.

– Хорошего вам питерского лета! – Та ни с того ни с сего присела в книксен, разведя в стороны полы дождевика.

От неожиданности Дамир рассмеялся. А отсмеявшись, понял. Им не отнять ни этого холодного, нервного лета, ни красоты, от которой свербило в носу – вот она, на ладони, по мановению, по щелчку пальцев, стоит только задрать голову. И вся эта красота – для него, ведь он понимает, и видит, и чувствует.

Солнце, поднявшись над крышами, щекотнуло гладь Грибоедовского канала. Дамир вскинул рюкзак на плечо и зашагал к общежитию.

Кира висит на турнике вниз головой. Детская площадка пуста и плавится от жары. Дышать все труднее, каждый вдох – это не воздух, а раскаленная пыль. Коленки, вернее, их внутренняя сторона, «коленные ямочки», как называет их Кира, стали мокрыми от пота и вот-вот соскользнут. А дальше будет так, как рассказывал папа: «Понимаешь, Кирка, нервы (проводки, по которым бежит импульс от тела к мозгу и обратно) проходят внутри позвоночника. И если вот здесь, – в большой папиной руке легко помещается Киркина шея, – разломать, то тело больше не будет слушаться мозга, будет лежать, как пустой мешок». А сейчас все зависит от коленных ямочек: если ноги разогнутся, если разогнутся… Слезы и пот потекли по лицу вверх, к бровям. Кира зажмурилась, и снова зазвучал голос Лидии: «Слабачка! Малявка! Ты, тощая курица, а ну давай живот напряги и тяни руки вверх! Слабо, что ли? Не описайся только от напряжения. Размажешь мозги по песку – сама потом собирать будешь!»

Когда Лидия первый раз пришла на их площадку, девочки от нее млели – вся сладкая, бело-розовая, как мороженое с малиной, в юбке Барби, из множества сетчатых слоев, да к тому же большая – уже закончила первый класс. Кира ходила за ней по-щенячьи, ловя себя на желании потрогать, и распирало счастьем: «Не гонит. Не гонит!»

Лидия подпрыгнула и повисла на турнике, легко раскачиваясь.

– Я очень ловкая, – сказала она. – Смотри!

Как будто на шарнирах, подтянула колени к подбородку и уперлась ступнями в турник, потом выпрямила ноги назад, за затылок. Кира задержала дыхание, но как раз в тот момент, когда гибкие руки Лидии непременно должны были вывихнуться, она спрыгнула.

– Вот. Правда же, я ловкая? Я уже год хожу на акробатику. Раньше тренер маме всегда говорил, что я очень ловкая. – И она чинно села на лавочку, оглаживая каждый пенистый юбочный слой. – Осенью я буду участвовать в соревнованиях, поэтому со следующей недели у меня ин-ди-ви-ду-альные тренировки.

– А что такое эти …тренировки? – Кире это показалось чем-то принадлежащим сугубо миру взрослых, а потому волшебно-интересным.

Лидия не ответила. Она тоже не знала, что это, но не хотела признаваться. Подняв палочку, она стала быстро и заковыристо писать на песке. Кира наклонилась, но не смогла прочесть.

– Смотри, я писать научилась. А ты умеешь?

Кира вывела рядом с шустрыми закорючками большие и угловатые «К» и «Л», а Лидия отвечала непонятно:

– Это ты печатными. А я – письменными.

Дома Кира повторяла: «А я – письменными», и звучало это нежно и прохладно.

Через неделю что-то случилось. Кира в тот день выпросила папино мороженое. Ей он дал простое, пломбир, а сам, Кира же видела упаковку, ел малиновое!

– Тебе не понравится, – сказал папа. – Это не малина, а малина-чили.

– Нет, понравится!

Папа засмеялся и протянул стаканчик. Кира жадно проглотила одну, вторую, третью ложку. Сладкое, кислое, знакомое заволокло рот и вдруг ошпарило, будто кипятком. Кира взвыла, брызнули слезы, и долго еще она запивала и заедала обжигающую обиду.

– Это чили, Кирка, – притискивая ее к себе, сказал папа. – Чилийский перец.

Утешившись, Кира высмотрела в окне Лидию и побежала ей навстречу. Но Лидия не ответила на привет, даже не взглянула.

– Во что поиграем?.. – робко спросила Кира.

Лидия постояла, перекачиваясь с ноги на ногу, потом плюхнулась на лавку, сминая жалобно затрещавшую юбку. Ей было очень плохо, внутри булькало, закипало и переливалось через край, и она будто искала, куда бы вылить это из себя. На кого бы. Посмотрела на Киру оценивающе и, удовлетворившись, сказала:

– А поиграем мы – в индивидуальные тренировки, – и резко, вдруг, во весь рот улыбнулась. Кира засмотрелась в ее широко расставленные передние зубы, во все ее молочное змеисто-раскосое лицо, и испугалась. «Лидия-чили, – подумала она. – Это не Лидия, это Лидия-чили».

Приседания, отжимания, вис на руках – все это было Кире трудно, майка неприятно липла к телу, но все же по силам, и улыбка на лице Лидии завернулась вниз. Она огляделась в поиске новых идей.

– Давай, давай теперь… Вот что! – и кивнула на самую высокую перекладину. – Залазь туда, живо!

В тот раз Киру спас папа. Площадка вся как на ладони из кухонного окна, он примчался и снял с турника рыдающую Киру. Лидии тогда уже и след простыл. «Сопля, – шепнула она на прощанье. – Папулин карапузик!»