Генрих Небольсин - Лоскутное одеяло (сборник)

«Кот по имени Доминик (так звали этого везунчика), проживающий по такому адресу: дом такой-то, квартира такая-то, укусил гражданина Небольсина такого-то числа такого-то месяца. Подпись».

Выходило, что кот, «проживающий по адресу», укусил какого-то бездомного гражданина… Так я прочёл эту справку. Что ж, унижения только начинаются. Чем хуже – тем лучше, решил я. И промолчал.

Вслед за ветлечебницей мы посетили поликлинику. Вывеска над дверью районного врача внушала надежду: «Кандидат медицинских наук, хирург, доктор Такой-то». Непонятно было, что кандидат и хирург делает на приёме в районной поликлинике. Непонятно было, пока мы не постучались и не вошли.

Лицо хирурга напомнило мне физиономию одного моего знакомого печатника, потомственного алкоголика Витю.

Витя любил уходить в месячные запои. Поэтому его зарплату приходила забирать жена. Как-то незадолго до описываемых событий я зашёл к нему на работу, и Витя филигранно выцыганил у меня деньги на маленькую пивную кружку. После чего, не снимая синего рабочего халата и не переобув тапочек, – незаметно исчез. Ни родные, ни милиция так и не смогли его найти. Кто-то, правда, через полгода рассказывал, что видел Витю на паперти, возле центрального собора. Он был всё в том же синем халате и тех же тапочках. Становилось понятно, отчего кандидат медицинских наук работает в поликлинике на приёме.

Хирург был трезв как стекло, но всё в нём говорило, что пьёт он крепко и запой – не чужое для него слово. Осмотрев мой палец, больно нажав на него, он радостно постановил: будем резать! После чего мы приступили к организационной части. Наркоз лучше купить самим, бинты и вату – тоже. Ну и кандидат от дополнительного вознаграждения тоже не отказывался. При условии, конечно, что деньги вперёд. Короче, через часа полтора мы вернулись с бинтами и наркозом. Вбежали на 2-й этаж поликлиники, прошли коридором, толкнули дверь…

Доктор не зря напомнил мне печатника Витю. Он сидел в своём кабинете на столе, счастливо-пьяненький, что-то объяснял медсестрёнке, путаясь в словах. А та, вежливо наклонив голову, пыталась спастись от перегара.

– О! А вот и ребята, – радостно сообщил доктор, покачиваясь в нашу сторону. – Прошу к операционному столу!

И нетвёрдой походкой направился мыть руки.

Жена обожгла сострадательным взглядом. Потянула за руку: «Ладно, идём искать другого врача». Я задумался. После чего махнул рукой и отправился за хирургом.

Я лежал на жёстком холодном столе. Хирург, пошатываясь, ходил по комнате и пил воду из массивной колбы. Другой рукой он обмахивался, пытаясь прийти в себя.

Дальнейшее было скорее муторно, чем больно. Щёлкали ножницы, падал на пол скальпель. Встал я со стола с чётким ощущением, что врач отрезал у меня одну фалангу большого пальца. А чтобы я не испугался – подложил в повязку кусок резины. Несмотря на абсурдность этой мысли – я никак не мог выгнать её из головы и сразу же поделился ею с женой.

– Да ну! – не поверила она. Но сквозь повязку на палец всё же нажала. – Не больно?

– Нет, не больно…

На перевязку я направился в собственный день рождения. И, пока врач разворачивал запёкшийся кровью бинт, спросил:

– Извините, а пить я могу?

Хирург не понял.

– Ну пить. Водку, вино, пиво…

Хирург опять не понял.

– А что? Не наливают?

– Да нет, – терпеливо объяснял я. – У меня день рождения. Так вот – могу я выпить или не стоит?

Я знал, у кого спрашивать.

– А как же, – хирург расцветал на глазах. – Конечно, можешь. Нет… Ну конечно, не напиваться. Ну триста грамм, ну четыреста… – он почему-то стал серьёзным, – не больше. А чего ты спрашиваешь?

– Да вот, – говорю, – друг мой, врач по профессии, считает, что не стоит.

– Врач говорит – «нельзя пить»?! – не поверил он. – А что за врач?

– Студент медицинского института, – объяснил я.

– А, студент, – успокоился хирург. – Это бывает, – продолжал он, разматывая бинты. – Нельзя, говорит. Так и говорит? – неожиданно, всё ещё не веря, спросил у меня.

Я неопределённо мотнул головой, дескать, так и говорит… А врач все ещё разматывал бинты. И я с нетерпением ждал появления своего пальца.

Но то, что я увидел, оказалось настолько фантастичным, что я… в общем, попытаюсь просто описать это.

Мой палец был сверху прорезан в двух местах, и в отверстия – продет резиновый жгутик. Концы жгутика два раза обернуты вокруг пальца, и на втором витке эффектно завязаны на бантик.

Созерцая палец, я, честно говоря, забыл обо всём остальном. Настроение моё улучшилось, сделалось как-то весело и празднично. Отчего-то мне показалось даже, что отныне всё будет хорошо. Что какая-то чёрная полоса в моей жизни закончена, и вот теперь даже врач дарит мне в подарок мой собственный палец, завязанный на бантик.

…Кот Доминик спустя полгода перестал проживать по адресу улица Такая-то, дом такой-то. Укатился от нас, как колобок, в поисках лучшей жизни, проще говоря – поправился и сбежал. А справку я потерял – ещё несколько лет демонстрировал её во время пьяных посиделок, а потом – испарилась она, растаяла вместе с прежней моей жизнью.

1995 год, Одесса. Я тогда только с первой женой развёлся. Жил с отцом. И котом Домиником. Но кот, в данном случае, не в счёт. Однажды возвращаюсь домой с работы. Звонит уже бывшая жена: «Геша, с праздником!» – «Какой ещё праздник?» – спрашиваю. «Здрасте! – говорит жена. – Сегодня же ваш еврейский Песах! Не знал?»

Ну, поблагодарил… Полез на шкаф. Там у нас с прошлого года початая упаковка мацы лежала.

«Пап! – кричу. – Сегодня Песах. Сядем, наверное. Отметим?» Открыли холодильник – пусто. Только бутылка водки стоит. Осталась с какой-то вечеринки.

В магазин бежать не стали. Сели, пьём некошерную к Песаху водку, закусываем мацой. Папа задумался.

«Что-то я забыл… – говорит. – А Песах – какому событию посвящён?»

Я уже что-то читал, куда-то приглашали… Начинаю тарабанить: «Смотри. Были евреи рабами в Египте…» Минуты не проговорил, смотрю – у папы глаза увлажнились. А я и не помню, чтоб он плакал. Да и выпили-то – по чуть-чуть. «Пап, ты чего?» – беспокоюсь.

«Знаешь, – он отвечает, – в детстве, ещё когда мы жили в Трансильвании, я должен был на Песах подойти к отцу и спросить о празднике. А мой отец начинал важно пересказывать. Прямо, как ты сейчас».

«Ну, ты же сам спросил…» – оправдываюсь. А отец уже не слушает, только повторяет: «Вот так, сначала отец мне рассказывал, теперь – ты…» Папа совсем расклеился. Да и я не знал, как его успокоить.

И вдруг отец поднимает голову. Говорит: «Знаешь, я в детстве всегда на середине седера засыпал. Так что, давай, рассказывай. Чем там у них всё закончилось…»