Генрих Небольсин - Лоскутное одеяло (сборник)

Как-то сидели с друзьями у меня дома. Вдруг приходит родственник. На минуту зашёл, по какому-то мелкому делу. Поговорили, он прощается. Мои друзья спрашивают: «Это кто-то из твоей семьи?» – «Да, – говорю. – Дядя Миша, муж тёти Вити».

Народ как эту «Витю» услышал – заржал. Я объясняю, что его жену зовут Витольда – нормальное такое имя, «а не то, что вы подумали, козлы».

Долго мне эту «тётю Витю» вспоминали, только где-то о каком-то родственнике заговорю – тут же находится весельчак, который спросит: «Это какой? Это муж тёти Вити?»

Короче, прошли годы. Я уехал в Израиль. Женился. Мы с друзьями по скайпу общаемся, иногда даже дни рождения так справляем.

Как-то звоню, счастливый. Говорю: «Можете меня поздравить, девка у меня». Друзья поздравляют, кто-то за бутылкой побежал. Говорят: «Как назвали?» – «Роми, – говорю. – Но между собой называем её Ромкой».

Друзья затихли. «А что, хорошее имя!» – говорят.

И уточняют: «Геша, напомни, а кем твоя дочь Ромка приходится тёте Вите?»

Как-то я потерял украинский паспорт. Всё бы ничего, если бы это не случилось за месяц до отъезда в Израиль и в паспорте не была проставлена израильская въездная виза.

Выдали мне бумагу, которую должен был подписать какой-то большой чин в ОВИРе. Но меня сразу предупредили. Этот большой чин – большая сволочь. Денег, чтобы купить его, у меня не хватит, а нервов он мне испортит – мало не покажется. На вопрос – что делать? – усмехнулись.

– Во-первых, не надо было терять паспорт. Во-вторых, расслабиться и сдать билеты. В-третьих, надеяться на чудо.

Я позвонил. Назначил время приёма, взял эту форму и пошёл надеяться на чудо.

Захожу в его кабинет, сажусь, объясняю ситуацию. Чин смотрит на меня гаденьким взглядом, открывает рот… и не может ничего сказать. Сам этому удивился… Снова открыл рот и… снова ничего сказать не смог. По лицу видно, испугался, быстро подмахнул форму и показал рукой: «идите, идите…»

Выхожу, дверь за собой закрываю. Секретарше говорю: «Там вашему шефу плохо. Говорить не может». Секретарша рукой машет и характерным жестом показывает мне: напился человек… Видать, не рассчитал.

Так выпьем же за алкоголизм, который иногда творит самые настоящие чудеса.

В Израиль из Одессы уезжали в 1998 году. Так как своих вещей почти не взяли – согласились перевезти вещи родственников и друзей. Упаковали ящики и поехали в порт. Нас сгрузили среди других отъезжавших, и мы стали ждать «злобных таможенников», для которых у меня было приготовлено пятьдесят баксов.

Пришёл хмурый усатый человек в форме и стал перетряхивать вещички наших соседей. Что-то отставлял в сторону, ругался, махал руками. Когда соседи были сломлены и уничтожены – таможенник решительным шагом направился в мою сторону и, обогнув меня, нырнул в первый раскрытый ящик. И тут же вынырнул с выражением растерянности на лице.

– Что это? – спросил он, морщась.

Дело в том, что первый из двух огромных, в человеческий рост, ящиков доверху был забит книгами тёти жены.

– Это, – говорю я ему, – музыкальная библиотека. Ценных книг нет – ноты, биографии композиторов, учебники по композиции…

Подозрительно на меня посмотрев, таможенник аккуратно заглянул во второй ящик.

– Это, – опередил я его, – художественный архив моего отца. Вот справки, что архив можно вывезти.

Таможенник, скорее по привычке, затравленно заглянул в дальний угол ящика. Но я уже поймал фишку и начал импровизировать (прятать мне было нечего, действовал я из чистой любви к искусству).

– Там моя пишущая машинка, – важно сказал я, – и рукописи.

Я соврал. Там лежали тарелки, ножи, что-то ещё, сброшенное из кухонных ящиков и завёрнутое в скатерть, но эта фраза вконец добила таможенника. Можете мне не верить, но глаза его увлажнились. Он подошёл ко мне вплотную, несколько секунд изучал моё лицо, после чего, с ужасом в голосе, спросил:

– Ребята! Куда вы едете?

Когда мы через несколько дней проходили на теплоход, я, простояв дикую очередь, наконец добрался до стойки регистрации. За столом сидел… мой знакомый таможенник. Приняв мои паспорта и билеты, он задумался на секунду, после чего чётко произнёс, тыча в меня пальцем:

– Библиотека, архив, рукописи… – и, шлёпнув печатью, добавил: – Проходи!

Посидев вчера с одесситами, я вдруг вспомнил, что всё детство проговорил на нормальном одесском жаргоне с соответствующим акцентом. Смягчал буквы: «Пеця, цятр». «Жи-ши» произносил как пишется, а не как в советском телевизоре. Но вот в четырнадцать лет мама отвела меня за руку в одесский театральный класс на улице Короленко, а там предмет был такой: «сценическая речь»…

В общем, сломали нормальному одесскому хлопчику жизнь. Ещё и читать заставили. И вот уже вместо «Ой, ви мене тут будете рассказывать!», я, ломая язык, произношу: «Пожалуйста, перестаньте молоть чушь…» Тьфу. И не выговоришь такое…

Ещё удивляются, почему я такой сосредоточенный и говорю медленно. Я же в голове перевожу постоянно. И сказав, снова перевожу обратно, чтобы понять, что я только что сказал.

Когда мы перебрались в Иерусалим, мой отец заявил:

– Я в Израиле без иврита не пропаду. Буду искать на улице людей постарше и обращаться к ним на идиш…

Через несколько дней рассказывает. Зашёл в магазин. На кассе человек примерно его возраста, солидный, в кипе. Папа обращается на идиш. Человек не понимает, отвечает на иврите.

– Он восточный, не видишь, что ли? Они на нашем не понимают, – говорит на идиш старушка, стоящая за папой в очереди. – Ничего, я ему сейчас переведу…

Говорит с продавцом на иврите, тот кивает, отворачивается к прилавку и ищет то, что нужно отцу.

– Недавно в стране? Откуда приехал? – спрашивает у отца старушка.

– Из Одессы, – отвечает отец.

– Ты из Украины? – обрадовалась старушка, переходя на русский. – А я тридцать лет в Израиле. Из Риги приехала.

Продавец оборачивается, протягивает товар отцу. Говорит:

– Я, кстати, из Ташкента приехал…

Месяц в Израиле. Приходим познакомиться с дальними родственниками. Родство примерно такое: троюродного брата племянницы отчим по второй жене со стороны приёмного зятя из Кишинёва.