Вячеслав Мунистер - Закат полуночного солнца

И был открыт – но уже тогда, когда наш герой держал путь на Геную и Марсель. Е.Н же понимал, что бродяжническая жизнь – далеко не сахар.

Ваня чувствовал жажду и не мог ее утолить. Вчерашняя хриплость в голосе – связанная капитаном с переохлаждением, на самом деле была проявлением полуторагодовалого стажа курения всякой дряни, попадающей в логова воришек, и проявлением отказа от папирос. В этом возрасте стаж считался один за три и Ваня уже считался серьезным курильщиком.

Сидел в кресле, и помимо периодического осмотра всего, лишь для того, чтоб найти спасительную пилюлю – в виде чего-либо, но обязательно табачного, хоть цельных листьев сухих; и с такими встречался, или с более традиционной формой – легкой крупки, в измельченном представлении, бесконечно вспоминал, так как больше и ничего не лезло в голову, как эта дрянь смердящая вошла и в его жизнь. А воспоминания были не из легких. Лето двадцатого года, он уже три месяца как бродит по улицам города в поисках еды. Прибивается к стайке – а по-другому и сказать нельзя, мелких, примерно таких как он, хотя и были и пятнадцатилетние ребята, жуликов и воров и иных элементов. Но там была жесткая иерархия – попав в которую, однажды, трудно выйти живым. Одному быть трудно, он почти погибал от голода, по глупости сбежав с ранее указанного заведения.

И это было его спасение – здесь делились с кормежкой и там нашел он хоть какое-то место не под открытым небом, что и спасло его в первую осень и зиму, самое трудное время для таких как он, словно как и для птиц и зверей – активно подкармливаемых людьми, но себе же подобных никто не кормил, а иногда и вылавливав – издевался.

Ваня очень сожалел об этом периоде и если перевести на литературный язык, то можно было его отношение подать в виде одной фразы: «Уж лучше лечь костьми за землю, чем быть рабами у зверей». Всем этим неорганизованным сбродом на самом деле управляли кураторы с преступных группировок – т.е обычные бандиты, заставляющие воровать и приносить сворованное куда надо. Иван был обычным цепным псом у одного из этих страшных людей, форточником. Однажды ему «повезло» – его схватили на месте кражи, и после тридцати ударов по спине, и бегства его подельников из более взрослых, таким образом отвязался от этой братии.

Но перед этим он был подсажен насильственным путем на сигареты, чем активно пользовались господа, которые таким образом буквально привязывали к себе малолетних бандитов. Те, кому было больше годков – конечно находили способы найти махорку, а вот не самые сообразительные по разным причинам своим – были обязаны идти на поклон за очередной дозой. Но и дальнейшая жизнь и вторая зима не были прекрасны, и тогда он нашел другой «коллектив» и там они были уже независимы в своих «начинаниях» и кое-как его жизнь стабилизировалась, он стал умнеть и понимать всю тяжесть бытия с высоты более взрослого, чем он был в реальности, человека. Не мог он это все рассказать даже себе самому, так как были в тех воспоминаниях и черви, тараканы, вши и борьба с ними, невероятная антисанитария, убийства и что самое страшное для мальчика – это крысы. На этом его воспоминания были прерваны, и у него появилось сильное чувство тошноты.

Капитан вернулся домой и отвел парнишку в баню, по итогам которой он стал, наконец, похожим на себя. Не хватало лишь помощи цирюльника. Туда и направилось, зайдя заодно в булочную.

Да, она не была такой, какой еще была пять лет назад, не такой праздничной и вечно заполненной живой очередью из дам в замечательных платьях, и господ, с вечно начищенными до блеска, мальчишками из-за угла, туфлями, но запах ванили и кондитерских штучек, перебивал всякий остаток парфюма с каждого посетителя, если таков был, устойчиво сохраняя приятные ощущения для носа и оставляя в ее памяти классический запах безмятежного детства жителя любого из многочисленных городов империи, с удовольствием отдававшего копеечку или рубль за покупки здесь.

Заглядывая вперед, все будет не так радужно, и на десятилетие мастерская семейного счастья превратится в совершенно безнравственную наливайку, в которой каждый проходящий мимо, обязательно нагрянет, на сознательном и подсознательном уровне оплакивая ту самую добротную пору. Но воскрешение будет, и тогда, это небольшое здание станет и кулинарией, первой в этом городе, и самой лучшей, сохраняя в памяти то добро, заложенное в первом ярко-оранжевом кирпичике, основателя.

Купив булочку с маком, багет, и еще какие-то изделия с сладким наполнением, Ваня с большим удовольствием стал поглощать их. Как и все – что попадалось ему на зуб. Это стало отвлекающим маневром для растущего желания покурить. Пока капитана не было дома, ребенок с манерами, добытыми им за все это время, обыскал все, что мог, с замечанием – ничего не взяв, в поисках табака, и очень расстроился. Но сладкая, только что выпеченная булочка на время успокоила его, что имело в себе определенные физиологические свойства, но он так и не отважился попросить купить табака – достаточно дефицитного товара, который не так просто и легко можно было купить в конце августа двадцать второго года.

Ваня мало говорил, но много ел, забивая свой желудок и мозг тривиальными задачами, отвлекаясь от злосчастной страсти к дыму и пусканию колечек дыма. Чего он только не попробовал в этом, казалось, некурящему, простейшем, отупляющем занятии – от нюхательного табачища, до жевательного. Последний он особо не любил, но встречался он ему часто, по причине своей « приторной невкусности» и сильного, дурманящего эффекта, вызванного прожигающего всю ротовую полость содержимого массы, завернутого в небольшие квадратики или кубики.

Но это ведь не был пилѐнный сахарок, не имеющего никакого вреда, за исключением разве что негативного воздействия на фигуры дамочек, а отвратительная на вкус прессованного или скрученного в жгуты сухой субстрат, который он – по тупости своей, даже не сплевывал, а проглатывал. И с великим удовольствием вспоминал о ней и о том иллюзорном счастье, которое заводило его сердце в такт больного тахикардией.

Идет активная работа к массовой эвакуации части городского населения. Став Правителем, Дитерихс заявил в интервью в июле: «Вопрос об освобождении России мне представляется чудом». Он понимал, что чудес на свете не бывает. Но у него был выбор. Рискнуть, ввязаться в драку, пусть даже проиграть – или продолжать тачать сапоги. А еще у него появился шанс закончить во Владивостоке дело чрезвычайной важности. Уголовное дело об убийстве последнего российского императора Николая II и его семьи. К двадцатому августа он отказался от всего в пользу крайне болезненной, но более рациональной идеи широкомасштабной подготовки к окончательному уходу из России. Тяжело быть тем, кто подписывает капитуляцию. Да, в этом случае эвакуация была именно ей.