Елена Блоха - 90 дней в плену

назвали фамилию еще одного человека. Было уже два часа дня, когда меня и его под усиленной охраной подняли на лифте на один из верхних этажей и проводили в зал заседания.

В отличие от меня, мой товарищ по несчастью был в наручниках, которые с

него сняли в зале только после того, как нас завели за железную решетку.

Вначале прошли слушания по трем гражданским делам, которые не имели к нам никакого отношения. Они слушались быстро, практически «на автомате», и были не интересны. Но за это время мы с соседом успели познакомиться.

Его звали Владимир, он был из Горловки, ему вменяли ту же статью, что и мне. Содержался он в том же сбушном изоляторе, через несколько камер от меня, и находился в заключение с мая. Судя по всему, дела у него были намного хуже, чем у меня, защитник к нему на свидания не приходил, родственники не навещали. «Лучший адвокат – ты сам. Сам себе не поможешь, никто тебе не поможет», – пояснял свою позицию Володя, но как-то без особого оптимизма. При этом он показал конспекты, которые сделал на чистых листах своего дела, после изучения Уголовного и Процессуального кодексов Украины.

Наконец-то, после завершения третьего гражданского слушания в зале появились знакомые мне люди. Помимо Лили и Полинки, зашли депутат

ВР Лена и депутат горсовета Галина, донецкие адвокаты Олег и Ян, а также уже знакомый мне наблюдатель миссии ООН в Украине. Воспользовавшись паузой, пока судьи вышли в совещательную комнату для очередной рокировки, я с позволения конвоя подошла к решетке. С другой стороны решетки ко мне подошли мои близкие.

Лена взяла меня за руки: «Не бойся, держись! Боря тоже боялся! Все будет хорошо, мы с тобой». Такое сравнение с делом по сепаратизму одного из первых лиц государства еще в недавнем прошлом, не могло не развеселить меня. Конечно, мое дело, как говорят, и рядом не стояло с громким делом десятилетней давности, которое сопровождалось выходом в свет не менее скандальной книги «Донецкая мафия». Да и в знак протеста за мое освобождение в центре столицы Донбасса палатки не выставляют, митинги не проводят. Хотя, причины, приведшие и меня и Б.В. за решетку, чем-то похожи. В 2004 году это называлось просто «сепаратизм», а сейчас карающие органы придумали другую формулировку – «участие в террористической организации». Суть та же, но звучит более устрашающе. Десять лет назад именно Лена развернула кампанию в поддержку Б.В., и

это имело серьезный общественный резонанс. Конечно, на такую же шумиху мне рассчитывать не приходилось, но сама поддержка и ее присутствие уже много для меня значили. Тем более что Лена одна из немногих, в том числе и народных депутатов, с которыми я еще недавно работала, но, в отличие от других, она не побоялась открыто поддержать меня.

Другие представители «моей группы поддержки» тоже всячески старались меня приободрить. «Ленчик, мы постараемся завтра попасть к тебе, – пообещал Олег. – Мы уже пятый день не можем к тебе прорваться, нас не хотят допускать к твоему делу».

Не удивительно, киевские сбушники всячески препятствовали нормальному ходу дела и не хотели допускать к нему не своих пусть даже государственных адвокатов, а уж тем более защитников из Донецка. Уже позже, после освобождения я не раз сталкивалась с фактами, когда адвокаты, вступая в сговор с украинскими правоохранителями, просто наживались на своих клиентах. Так называемые защитники вводили в заблуждение родственников с одной стороны, обещая им скорейшее освобождение их близких, а клиентов с другой – тоже обещая свободу при условии, что «террористы» подпишут любые показания. Одного такого адвоката в июне 2015 года задержали в Донецке. Он сам был из Славянска а работал с «сепаратистами», которых содержали в Изюме и Харькове. На его счету было около 20 таких подзащитных, которым обещал освобождение, подговаривая их на «чистосердечку». Давая показания на камеру сотрудникам МГБ ДНР, он признался, что работал в тесном сотрудничестве с СБУ – те обеспечивали ему платежеспособных клиентов, а «защитник» выводил их на нужные показания. Вот на таких условиях следователи готовы были работать с адвокатами.

Наконец в зал зашли судьи, и секретарь произнесла классическую фразу: «Встать, суд идет!». Судейская коллегия состояла из трех судей, председателем была женщина лет пятидесяти, блондинка, похоже, натуральная. Ну что же, в данной ситуации это хорошо. У меня, натуральной брюнетки, сложилось устойчивое мнение, что обладательницы белокурой шевелюры менее стервозны и более сентиментальны. И моя интуиция меня не подвела.

На этот раз на заседание следователь не пришел, да и прокурор был совсем другой. Но обо всем по порядку. Вначале судья огласила, зачем, собственно, все собрались, и зачитала фабулу дела. Потом она спросила, есть ли какие-либо отводы, ходатайства.

Ходатайства были у моей защиты. Во-первых, Лиля просила, чтобы меня вывели из-за железного ограждения, аргументируя тем, что это занижает мою самооценку, угнетает психику и косвенно вызывает отношение ко мне как к виновной, хотя на данный момент я всего лишь подозреваемая. Несмотря на приведенные защитой примеры из судебной практики подобных решений, судьи сочли доводы защиты недостаточными и оставили меня за решеткой.

Во-вторых, Лиля просила приобщить копии документов (трудовая книжка и приказ об очередном отпуске с 4 августа), а также ходатайства о поруке от депутатов ВР. По этому поводу возражений не последовало. Далее судья предоставила слово защите. Не буду повторяться и перечислять то, что уже звучало в суде прежней инстанции. Отмечу, что на этот раз Лиля обратила внимание на то, что я, прежде всего журналист с 15-летним стажем, а мы, между тем, живем в демократическом обществе, где свобода слова является священным правом, тем более представителей масс-медиа.

Кроме того, она напомнила и цитату из инаугурационной речи президента Порошенко, где он пообещал амнистию тем, кто не держал оружия в руках. «Резюмируя, хочу отметить, что содержание под стражей – самая суровая мера предварительного заключения подозреваемого. Учитывая, что моя подзащитная не совершала каких-либо преступлений, связанных с насилием, она еще и мать двоих детей, один из которых несовершеннолетний, то защита просит изменить меру пресечения на домашний арест. У неё есть возможность находиться в Киеве, о чем свидетельствует документ от владельца квартиры, где её дочь снимает комнату. Подзащитная ранее заявляла, что заинтересована в справедливом расследовании и не намерена скрываться. Так же мы просим рассмотреть вариант передачи моей подзащитной на поруки народных депутатов или с применением электронных методов охраны (т.н. браслет). В случае невозможности изменения меры пресечения на эти варианты, просим рассмотреть возможную сумму внесения залога», – подытожила Лиля.