Ольга Верещагина - Поезда, вагоны, перегоны

– А что? Почему бы и нет? – поддержала я Веру – пока Алёна переоденется, потом стол накроем, и ты Вера придешь и просидим. Правда поговорить хочется… Меня тоже задела твоя история. Алёна, а как ты считаешь? – обратилась я к Алёне.

Алёна немного помолчала, а потом вдруг улыбнулась, какой – то сдержанно – счастливой улыбкой и ответила:

– А что? Устроим сабантуйчик, но у меня с собой только несколько бутербродов и всё.

– Ничего, зато у меня хватит на всех… – предложила я.

– Ну, что? Водочки принести? Помаленьку для души? А? – перебила меня Вера.

– А давай, неси. Нужно, как лекарство… – сказала я и засмеялась.

– Я быстро… Всех уложу и прибегу… – хитро подмигнула Вера, и мгновенно исчезла из виду.

– Ну, вот и договорились. Я сейчас выйду, ты переодевайся, а я выйду постою в коридоре, посмотрю Москву. А потом приготовим что – ни будь на стол. У меня много всего, я всегда много беру в дорогу еды, привыкла с детьми и внуками ездить, а в дороге всегда есть хочется – сказала я и вышла, прикрыв дверь купе, дав Алёне возможность побыть наедине с собой.

Поезд пробирался по Москве тихо стуча колёсами на стыках. У меня не выходила из памяти та сцена прощанья на перроне. Даже Вера, и та все поняла, поняла всю наигранность той ситуации. Мне хотелось скорее узнать, что же случилось и почему, куда Алёна едет, не смотря на настойчивое предупреждение матери и презрительное молчание её мужа. Не показалось, что она бежит только от кого, скорее всего от себя.

Я стояла у окна поезда и думала о своём, девичьем. Мысли неслись со скоростью скорого поезда, перебивая друг друга и мешая сосредоточиться на одной. Сколько всякого случается в жизни женщины, когда она, наконец, придет к философскому пониманию счастья и покоя, перестанет метаться, и примет свою жизнь и судьбу такой, какая она есть. И я не исключение, ведь многие рассказы и пересказы чужих судеб я пропускаю через призму своего понимания счастья и благополучия, а так же с позиции любви и нелюбви… Сколько в жизни мне пришлось пережить и от чего отказаться, чтобы найти возможность, в силу своего богатого опыта и возраста, осмелиться что – то советовать… Упаси Бог, от таких советчиц – скажите вы и правильно сделаете. Самый лучший мой совет – никогда не давать советов, ибо Её Величество Судьба очень капризна и избирательна.

– Оля! Я всё… Заходите… – позвала меня Алёна, открыв дверь, и тем самым прервав мои размышления.

– Иду, иду… – ответила я и вошла в купе.

– Ну, что устроилась и хорошо. Дорога дальняя, почти 2 суток. Давай, все таки на ты. Мы же почти ровесницы, да и легче будет общаться – предложила я.

– Хорошо, давай. Согласна. Надоели эти церемонии. Там, где они есть, нет жизни, один пафос… – задумчиво проговорила Алёна.

Я внимательно на неё посмотрела.

На противоположной полке сидела худощавая, выглядевшая моложе своих лет, с пышной, непослушной девичьей копной вьющихся волос, моложавая женщина. Она была одета в стильные, чуть ниже колен светлые брюки и фиолетовую, очень точно подчеркивающие ее, цвета спелой пшеницы, копну волос и серо – зеленых глаз, футболку. Единственно, что выдавало её возраст это очень усталое выражение лица и темные круги под глазами, что говорило о глубоком переживании и волнении. Она не могла найти положение для рук. То поправляла волосы, то поправляла футболку, то что-то искала в сумке, но не находила.

– Ну, что угнездилась? – засмеялась я, прерывая вынужденную паузу – давай стол накрывать, скоро Вера прибежит, и начнем вечер встреч и секретов по бабски ….

– Это точно… Как точно ты сказала – грустно проговорила Алёна.

– А что, так и есть. Нам женщинам, это как бальзам на душу, поговорили, отпустили и дальше с облегчением полетели… Разговоры по душам иногда лучше всякого доктора и лекарства помогает. Нет легких судеб женских, есть закрытые и стойкие, а есть слабые, те которые всю жизнь делают вид, что легко живут, а ночами в подушку рыдают.

Алёна сидела и смотрела прямо перед собой.

А я доставала пакетики и баночки со снедью. Пакеты предательски шуршали, продукты вкусно пахли… Я вдруг поняла, что проголодалась, даже ни столько проголодалась, сколько немного расстроилась за Алёну и себя с Верой. Все мы женщины и у всех что-то да не так… А кто знает как надо? Кто скажет, как жить правильно? Никто… Нет готовых советов на все случаи жизни.

– Ну, вот я почти и готова к приёму…. Давай по бутеру, как мой внук Ваня говорит, перед ужином для затравки, червячка заморим – предложила я Алёне.

– Давай, а то я почти ничего не ела целый день. Дома не могла, а у мамы, после её отповеди, не стала – сказала Алёна и стала доставать свои припасы.

– Да, ты не шелести там пакетиками, сегодня здесь всего хватит, а завтра – твои съедим. На, вот возьми и жуй. Вот вода есть запей, а чай принесет Вера – сказала я.

– Хорошо – согласилась Алёна, взяла бутерброд, откусила кусочек и задумалась о чём – то своём.

– Есть хочу, а не лезет, как что – то не пропускает, наверно обида на маму. Не думала, что так получится… Маму с одной стороны жалко, а с другой стороны она сама виновата. Только в чём, сама не пойму, что вся жизнь её была посвящена мне и моей семье, что она нашла себя только в этом. Вот представь, я уже вышла на пенсию, а она меня до сих пор опекает. А еще жалко её за то, что у неё нет своей личной жизни. Это я сейчас понимаю, что папа поступил с ней так же, как было принято поступать в нашем обществе, а мой муж – поступал так же со мной, боюсь, что мои сыновья, меня не поймут, и будут поступать так же. Да, что я говорю? Хотя, всё верно. Они уже так и поступают… Только я так больше не хочу, а вернее не могу. Я хочу всё изменить.

– Не знаю, что тебе и сказать… – произнесла осторожно я – мне, кажется, все имеют право распоряжаться своей судьбой, по своему усмотрению. Сейчас же не крепостное право.

– Да, ты права, но в том обществе, где я жила, этого не знают – горько усмехнулась Алёна.

Алёна немного подумала, как бы взвешивая ситуацию, посматривая в мою сторону, решаясь рассказать или нет о себе, и вдруг решилась:

– Мне действительно мою маму жалко. Что она в жизни видела? Да ничего. Хотя и говорят, что дети и жёны номенклатурных работников живут прекрасно. Это большой блеф… Я – единственная её привязанность настоящая, за всю её жизнь. Я – самая любимая и выстраданная дочка, её игрушка, которую ей позволено было иметь. Вы думаете, что это глупость? Нет. Мою маму выдали замуж на мужа – чиновника вдвое старше её, когда она едва закончила 10 классов в 17 лет. Мой отец – чиновник высокого уровня, забавлялся с ней, пока не надоело. А как надоело, разрешил забеременеть и родить. Вот так – родилась я. Отец хотел сына, но родилась девочка. Он сразу утратил интерес к нам обеим. Для моей мамы я была её несбыточным счастьем и радостью. В доме была няня, но мама никому не доверяла. Всё сама делала и за всем следила. А что ей оставалось делать? Работать ей не разрешил отец, да и куда? Профессии не было, образование – 10 классов. Да и жёны друзей и коллег моего отца все примерно в таком положении. Вот мать и из кожи лезла, чтобы угодить отцу, так принято было, вырастить меня и дать образование, чтобы могла получить приличную работу и соответствовать своему кругу. Это только на первый взгляд просто… – взволновано говорила Алёна, как бы боясь, что я её прерву, и она не сможет все наболевшее выплеснуть.