Ольга Верещагина - Поезда, вагоны, перегоны

– Вера, а почему и когда ж ты отказалась от колбаски, расскажи, пока закусываем – перебила я её.

– А? Да это была интересная история из моего детства. Щас, попробую колбаски и расскажу – ответила Вера, смачно кусая почти половину бутерброда, и от удовольствия прикрывая глаза, вздыхая и улыбаясь довольной кошачьей мурлыкающей улыбкой.

– Это конечно долгая история, но я по – быстрому, только суть – быстро

проговорила Вера – а то водка греется и тост напрашивается.

– Так вот, это сейчас все учатся по – разному, кто в гимназиях, кто в лицеях, как Пушкин, а кто и в простых школах, а раньше все скопом, в одной учились. Там всяких было, но больше наших бедных, как все. Вот однажды к нам в класс привели девочку, она была дочка директора завода. Платье модное, чёрное, а у нас коричневые формы были, воротник – кружевной с рюшами, косы заплетены корзиночкой с большими красивыми бантами, нарядная, как кукла, да и только. Посадили её на первую парту, а учительница её представила и говорит, что она будет учиться в нашем классе и нужно с ней подружиться. Ну, чего нам, растрёпам, с ней дружить, да мы и не стали навязываться. А жили мы рядом я, Катька и Митька в одном дворе с этой куколкой. Жили мы скудно, самое вкусное было вечером вынести во двор кусок белого хлеба с горчичным маслом, посыпанным песком сахарным или солью, за отсутствия оного. Сидим в кустах на лавке и хвастаемся что у кого на ужин, а есть хочется, жуть. Все так жили, бедно. А эта куколка выйдет, ей скучно одной, походит, походит рядом и к нам. Ну, что сказать, учительница ведь велела дружить, вот мы её и приняли. Чего ж, место не куплено, не жалко. Вот однажды, она выходит вечером и несет с собой большой бутерброд. На большом ломте белого батона лежали тоненько нарезанные кусочки копчёной краковской колбасы. Мы сидели на лавке, ели свой черный хлеб с горчичным маслом и давились слюнями от запаха этой самой краковской колбаски. А эта куколка всё быстро смекнула и говорит, что даст понюхать и чуть – чуть откусить тому, кто будет дружить только с ней. Сидит и потихоньку дразнит, нюхает и маленькими кусочками откусывает свой бутерброд и ест. А колбаса умопомрачительно пахнет, аж под ложечкой сосёт. А мы сидим и молчим, на неё не смотрим. Ну, в общем, я тогда отказалась и ушла домой, хотя очень хотелось попробовать, что это такое настоящая краковская копчёная колбаса, а Митька с Катькой согласились, не смогли выстоять. А на следующий день, Митька уже нёс портфель этой куколки и шёл следом за ней, а Катя, стала доску вытирать от мела, поскольку было дежурство этой куколки. А когда пришли вечером меня на улицу звать, я не пошла с ними, и сказала, что дружба за колбасу не продаётся. Больше я с ними не дружила и сейчас, когда приезжаю домой, не разговариваю. Знаю, глупо. А не могу простить моим друзьям той слабости. Зря наверное… А колбаску всё равно люблю. Спасибо, уважили, вкусная. Так, давайте выпьем за это, что ни дружба, ни любовь за колбасу не продается… В общем, за нас, девоньки. Я вот, как увидела, как тебя твоя мамаша клюёт, аж вся наизнанку готова вывернуться, всё поняла сразу… Много людей повидала пока езжу проводницей. За тебя, Алёна… Пусть тебе счастье будет.. Давай.. А потом всё расскажешь… За то, что нас за колбасу не купишь…

Вера, достала бутылку и еще налила чисто символично по глотку.

Алёна сидела, смотрела куда- то в сторону и о чем-то думала.

– Ну, чего нюни распустила, выпила как лекарство, закусила колбаской, огурчиком и давай рассказывай, как до такого докатилась и куда бежишь?

А я сидела, хрустела огурчиком и думала, как же хорошо, что судьба так здорово нас свела именно здесь и именно в этом душном купе скорого поезда, спешащего на станцию назначения, только вот станции назначения у нас разные.

Вера как – будто угадала мысли Алёны.

Алена чуть о чём – то думала, держа в руке пластиковую рюмочку, слегка покачивая её, вдруг внимательно посмотрела на неё и сказала:

– Знаешь, Вера, ты сейчас такую правильную вещь сказала. Я долго подбирала слова, как да что, и почему… А тут всё ясно, как в детстве. Мы рождаемся все на свет счастливыми и чётко знаем, чего хотим, а чего не хотим. Всё верно, детские впечатления самые сильные и остаются на всю жизнь. Я всё не могла понять, почему я живу с Вадимом, хотя он меня, как женщину игнорирует уже много лет? Постоянно показывает, что я его не достойна, всем видом и словами, особенно в обществе, унижает меня – говорит примерно так – «Да, вы её не слушайте, что с библиотекаря возьмёшь, только пыль веков…» или «Я, думаю тебе лучше помолчать…» – и я молчала. Просто была красивым приложением на его празднике жизни. Перед выходом на очередной нужный банкет он меня рассматривал и делал свои правки в мой престижный наряд в соответствии с рангом мероприятия. Я внутренне сопротивлялась и иногда робко высказывала ему всё, что думаю. Вот тогда Вадим подключал большую артиллерию – мою маму. А мама подавляла все мои сомнения своим напором, властью и всеми возможными и невозможными средствами. Как она это умеет, вы видели, и не только сегодня. Сегодня я получила иммунитет или прививку от её давления. Спасибо, Вам Вера. Вы все верно сказали – «дружба и любовь за колбасу не продаётся», а я это делала, потому, что с самого детства, видя, как мама живет, как не счастлива с папой и одинока по ночам, и я готовила себя к этому подсознательно, принимая всю тяжесть этого на свои плечи. И сегодня я поняла, как это прекрасно освободиться от всего, что много лет не давало мне вздохнуть полной грудью. Да, я выпью за любовь. И за тебя Вера, а еще за тебя Оля, и за того человека, который дал мне возможность это сделать – сказал на одном дыхании Алёна и глотнула из рюмочки.

Конечно, в рюмке налито было чисто символично, по граммуличке, но Алёна выдохнула, зажмурилась, наверно, от внутренней боли, закрыла лицо руками и заплакала. Она плакала навзрыд. Воздуху ей не хватало. Её донимала икота…

Мы с Верой сидели и переглядывались. Мы знали, что всё, стресс прошел. Поплачет – полегчает, а потом поговорим, и всё пройдет, как летний дождь. Вот такой наш бабий рецепт от стресса. Клин всегда клином вышибают.

Алёна немного успокоилась. Сразу как то уютно стало в купе. Ушла какая – то надменность и разница в положениях. Остались только слегка подпившие бабы и огромное желание пожалиться на судьбу. Увы, так уж мы устроены. Поплачемся, поплачемся, встряхнемся и дальше побежим, только вот куда, знать в какую сторону нужно, да этого никто и не знает, главное не останавливаться и не задумываться зачем…

– Ну, что? Как? Полегчадо? Давай поешь и рассказывай. Да, не стесняйся здесь все свои, такие же, как и ты сердешные – тихо успокоила Алёну Вера – ой, если бы ты знала, сколько мне пришлось пережить? Двое суток пути не хватит, чтобы рассказать. А иногда, так хочется, чтобы всё – всё до самого донышка выложить кому- то, а потом всё забыть и заново начать. А у тебя смотри, аж две собеседницы сидят тут и ждут твоего рассказа. Цени. Ты ешь, ешь… Вон, Оля всего припасла… Ей приятно будет, если мы всё съедим и похвалим. Я сама люблю наготовить всего и угощать. Сидеть и смотреть, как едят. Это я от одиночества. А ты, Оля, почему молчишь? И куда одна едешь? И тоже одна? А? – обратилась ко мне Вера.