Дмитрий Королёв - Вторая книга

В. Ленинградцев одиноко сидел в своём закутке и тосковал вот уже полчаса. Тоненький глянцевый журнал на столе, всё это время открытый на предпоследней странице, поблёскивал под солнечными лучами, изредка проникавшими сквозь немытое окно; кофе, призванный вселять бодрость, безучастно остывал; дел было много, но браться за них решительно не хотелось.

По монитору ползает муха, в голову лезет всякая дребедень.

Понедельник, по логике вещей, должен быть самым плодотворным днём недели – ведь выходные для того и придуманы, чтобы люди могли отдохнуть и развеяться. Но посмотрите на этого человека – его лицо бессонно и устало. Ну же, господин Ленинградцев, чем, позвольте спросить, вы занимались и почему вашу разительную бледность не может скрыть даже слой неброского загара?.. Чем-чем… да ничем. Просто одни люди живут в материальном мире, стругают доски и строят дома, а другие думают. У них, у этих других, вместо рубанков и станков – умственные категории. Первым стоит только взяться за кирку и приняться долбить породу – вот они уже работают; перестанут махать киркой – отдыхают. А вторым что? И работы за наморщенным лбом не видно, и попробуй ещё сумей расслабиться, если переставать делать особенно-то и нечего. Трудишься – сидишь за столом, отдыхаешь – сидишь… Тоска, тоска.

Надо позвонить в банк, разобрать накопившиеся письма, но нет – безделье лишает воли, безволье лишает дела… вяло скрипишь креслом, пересматриваешь недавний сон. Будто бы, по обыкновению возвращаясь домой поздно, завернул, как обычно, к ночному магазинчику – а тут на дверях табличка, внутри ни души – закрыто. Люди набегают, тыкаются в двери, отбегают – негде хлебушка купить. Ну, и потопал бы домой, устроив желудку лечебное голодание, если бы не нашёлся добрый человек. Да вы его знаете – ну, ещё говорят, что он уникальный, честный политик, а это действительно редкость из ряда вон выходящая. Так вот, другой бы прошёл мимо, или, раз уж охота поговорить с народом, устроил бы так, чтобы к нему обращались не иначе как «ваше высокопревосходительство» или ещё выдумал что-нибудь свинское – у богатых свои причуды. Этот же дружески кивает и движется навстречу, будто дистанцию между ним и народом можно преодолеть при помощи нескольких шагов. Тут уж хочется, конечно же, пожать его мужественную руку, но политик, сделав почти незаметный знак совсем невидимым телохранителям, как бы отстраняется и показывает ладони, скороговоркой и про себя сказав что-то вроде «эти руки ничего не крали», улыбается и говорит: «А поехали, дорогой друг, на вокзал – там всю ночь что-нибудь интересное продают». – «И хлебушек?» – «Конечно; и хлебушек, и пирожки с ливером». Хороший человек плохого не посоветует; хлоп в ладоши, вот и вокзал. По сторонам – ряды витрин с булками и всякой сдобой, светящиеся изнутри слегка потрескивающим электрическим светом… это же просто Клондайк! Оказавшись внутри самого большого торгового зала, высокопоставленный господин, дождавшись, пока его компаньон откуда-то с самой нижней булочной полки достанет два ещё тёплых, мягких и хрустящих, восхитительных батона, заговорщицки подмигнул и, сделав каменное лицо, идёт, как ни в чём не бывало, прямиком на выход, заслоняя напарника широтой своего корпуса и у кассы задерживаясь лишь на миг. Не для того, чтобы рассчитаться, а чтобы пройти мимо, бочком. Вроде бы ничего ещё не произошло, а сердце начинает отбивать частый ритм, который почти сразу же превращается в бойкую мелодию; сзади слышатся крики, и дородные тётки начинают гнаться за нарушителями платёжного режима, по сторонам слышится дыханье спящих поездов, впереди – неизвестность. «Я знаю одно место, – на бегу, не останавливаясь, говорит уникальный политик, – где нас искать никто не будет: это Конотоп. – И, поправляя галстук, добавляет: – Поедем на электричках!» И, как по заказу, что не кажется таким уж невозможным, у перрона, готовый к отправке, стоит и гудит электропоезд, со взведёнными пантографами и со всеми признаками того, что этот гусеницеподобный механический организм на электрической тяге вот-вот оживёт и тронется с места. До раскрытых дверей остаётся несколько шагов, по сочленениям поезда прошла судорога, двери угрожающе зашипели; ещё немного, и они бы закрылись. Однако уникальный господин, как и всякий настоящий политик, умудрился проскользнуть. Привычным движением протянутой вперёд руки сдерживая съезжающиеся створки дверей, он приналёг на них всем своим авторитетом, и преграда подалась. Стоит ли говорить, что если пустить политика хотя бы на нижнюю ступеньку, он протащит за собой всю свою команду и займёт лучшие места. И не только займёт, но устроит там такой балаган, что… Команда состояла из одного человека с батонами. А охрана, видимо, сопровождала набирающую ход электричку на современных, весьма дорогих броневичках с затемнёнными окнами. И если о дальнейшей судьбе сновиденческих тёток ничего определённого сказать нельзя, то о Конотопе точно известно, что этот сонный городок против обыкновения довольно долго не мог погрузиться в беспамятство из-за грохота искрящейся электрички, кружившей по его улицам, нарушая всякие законы логики и правила дорожного движения. Не сон, а сказка.

Когда такое вертится в голове, работать довольно трудно. А когда к внутреннему головокружению добавляется ещё и внешний броуновский бильярд из человеческих тел, норовящих непременно с тобой столкнуться, работать становится просто невозможно.

В закуток влетела Леночка, остановилась у стола, возвышаясь над ним и немного покачиваясь на неизменно высоких каблуках; Ленинградцев принялся задумчиво изучать её очертания, но довольно быстро спохватился. «Елена Викторовна Мушкина, не замужем, отдел коррекции, – подумал он, пытаясь принудить себя к исполнению служебных обязанностей и, вместе с тем, почти машинально. – Образование: студентка. Лояльность: средняя».

– Привет, – сказала Леночка, – ой, какой ты сегодня кислый. – Ленинградцев через силу чуть растянул уголки рта. – Слушай, мне нужно взять один день за свой счёт, а Паша говорит, что ты сказал, что технику надо нагружать равномерно, и поэтому он меня отпускать не хочет. То есть, он хочет, но не может, или может, но не хочет, пока у администрации есть возражения. А что за возражения? Мне завтра очень надо, и вообще, я… – Ленинградцев молча протянул руку, как бы говоря: «Давай». Леночка тут же достала из-за спины бумагу и ловко вложила её между пальцев администратора. Пальцы плюхнули бумагу на стол, нащупали ручку и, чуть задержавшись над текстом, поставили аккуратную подпись. Леночка тихонько взяла документ, сделала подобие книксена и поспешила исчезнуть по своим делам.