Дмитрий Королёв - Беседы с Жоржем

И всё в подобном роде.

Я держал в озябших руках листы, то и дело задираемые ветром, Жорж скептически просматривал первую страницу. После чтения нескольких писем он повеселел, соорудил из мундштука и сигареты серьёзную курительную установку и задымил.

Не то чтобы меня так уж сильно беспокоило наличие загадок во всей этой истории: в конце концов, не из них ли составлена жизнь? – напротив, мне казалось довольно уместным, что фрагменты мозаики или, лучше, сцены калейдоскопа, которым смело можно уподобить картину мира, содержат и несовместимые с другими стекляшки, и явные дыры, и совершенно самостоятельные острова. Дует ветер, он всё расставит по местам. Днём раньше, днём позже, однажды картина сложится, слова будут сказаны. Не нужно подгонять волны.

Г-н Павленко, кашлянув, чуть отодвинулся и, скорее на манер Смоктуновского, чем Мандельштама, а вообще – в собственном духе: чеканя слог, играя ритмом, – произнёс:

«An omnibus across the bridge

Crawls like a yellow butterfly,

And, here and there, a passer-by

Shows like a little restless midge». 18 18 Начало стихотворения Оскара Уайльда «Симфония в жёлтом»: Ползёт, как жёлтый мотылёк, Высокий омнибус с моста, Кругом прохожих суета – Как мошки вьются вдоль дорог. (пер. И. Д. Копостинской).

– Знаете ли, долгое время я жил в стране заходящего солнца. Многие полагают, что там выдумали прогресс. Это не совсем так, однако важной чертой англичан, при всей их склонности чтить традиции и копаться в прошлом, является насмешливое отношение к этой самой своей склонности. Минувшее подобно опавшей листве, которую по осени сгребают в кучи и жгут. Человек помогает обновлению природы, в воздухе распространяется сладкий запах будущего. Дайте-ка мне эти бумаги.

Я протянул подшивку, теперь уже почти рвущуюся из рук.

– А у прошлого никакой ценности нет. – Жорж взял листы, попытался поджечь их сперва при помощи сигареты, затем зажигалки, однако, едва обуглившись, они гасли. Ветер сдувал неугодное пламя. – К тому же, огромные империи рушились из-за неразвитой связи. Теперь, когда место расстояний в качестве губительной стихии прочно заняло море избыточной информации, мы не можем расходовать себя на чтение всякой ерунды.

Жорж освободил бумагу, и она, подхваченная воздушным потоком, полетела над рекой, кувыркаясь, совершая сложные превращения и, конечно же, вовсе не поддаваясь математическому описанию. Через мгновение письма со следами прошлого коснулись воды и распластались, издали напоминая чайку.

Надевая перчатки, он произнёс:

– Поговорим о деле. Итак, завтра на рассвете…

Безбрежное снежное поле. Едва разомкнув дрожащие веки, видишь матовую пелену, бесконечную по сторонам, недосягаемую ввысь, ускользающую ниже воображаемой линии горизонта. Ветер, льдистая пыль, морозный огонь на онемевших щеках. Там, впереди, куда стремится бег, стоит протянуть руку, – и, кажется, прикоснёшься к небу.

Когда человек, обретая себя, постепенно овладевает телом, его сознание проясняется, расширяясь из точки небытия до размеров окружающего мира.

Завеса в глазах тонкой полосой разделилась на две горизонтальные части, цвет воздушного океана принял голубой окрас, пронизанный серебристыми солнечными лучами, ниспадающими с невообразимой высоты; равнина засияла ледяными кольцеобразными пятнами на снегу цвета мелованной бумаги.

И обрушился звук. Сначала монотонный гул, взорвавшись и слева, и справа, нагоняя сзади, пронзил напрягшуюся спину, затем, распавшись на множество отдельных колебаний земли и воздуха, загрохотал ударами копыт и конским хрипом. Подо мной – так я ощутил себя в пути – бежал конь белой масти, ритмично пружиня и легко проникая в снежное пространство. Я завертел головой, и, вдыхая ветер, осознал, что целый отряд всадников на молочно-белых лошадях скачет к неведомой цели. Да и что есть цель, если к началу ещё можно вернуться по следам, а впереди – нетронутая даль без ориентиров и границ?

По левую руку двигался старый знакомец, молчаливый работник библиотеки – во всяком случае, в таком качестве однажды он мне повстречался. Его лисья шапка с развевающимся хвостом лишь подчёркивала восточную желтизну равнодушного лица, спокойного, будто этим светлым утром он занят совершенно повседневным делом, а снежная равнина – извечное место нашего бесконечного путешествия. Он глянул на меня, и, в повороте нагнувшись, заслоняясь перчаткой от напора воздуха, крикнул: осталось недолго, мы движемся быстро! – Меня удивил его скрипучий голос. Также наклонясь к попутчику, я, пересиливая ветер, несколько неожиданно для себя ответил: движение и есть время! – Тот, вернув себе исходное положение, чуть придержал коня, и я умчался вперёд.

Движение и есть время.

Шум в ушах, снежинки в глазах, в руках поводья. Ноги в высоких сапогах будто вошли со стременами в неразрывный союз, тёплый костюм странного кроя, на поясе сабля. Седло удерживает неопытного седока – впрочем, вообще не припомню, чтобы раньше доводилось ездить верхом. Так что степень моего удивления с прояснением ситуации только нарастала.

Справа, одетый в расшитый золотом костюм, увлечённо обозревал перспективу г-н Павленко, на миг привстав и полуобернувшись в мою сторону. Кони наши некоторое время бежали в ногу, уровень его взгляда для меня был неизменен, и сабли покачались ровно и в такт, поблескивая на солнце. Жорж приблизился и, придерживая одной рукой головной убор, прокричал:

– Я их вижу, глядите вперёд!

Последовав его примеру, я привстал в седле, приложил козырьком, заслоняющим от глаз и ветер, и солнце, ко лбу руку и глянул вдаль. Горизонт обозначился тонкой линией далёкого леса, зелёным отливом указывая на свою сосновую сущность; от линии, чуть ниже, отделилась группа точек – очевидно, это отряд, движущийся навстречу. Через некоторое время стало видно, что его численность не уступает нашей.

– Жорж, а кто это был, слева от меня, в рыжей шапке?

– Полагаю, здесь вы можете не задавать подобных вопросов: попытайтесь сообразить сами.

«Действительно, – отчего-то подумалось мне, – зачем спрашивать кого-то, если всё равно окончательный ответ найдёшь в себе».

Жорж натянул поводья и стал отдаляться, а я, обернувшись, крикнул ему: – Так это Сигизмунд Лазаревич Маузер-Альпеншток! – Без сомнения, мне стало ясно всё относительно этого существа с невообразимым именем, проводящего сутки напролёт за переносом манускриптов в цифровой архив. Странные имена вообще отличали изделия моего коллеги, в особенности после серии неолитиков. О, эти создания из плоти, крови и рефлексов, да их была целая армия. Один из образцов, XIV, с повреждённым мизинцем на левой ноге, подлежал ревиталированию, однако спецсотрудники заказчика спутали его с XVI-м, в результате чего Жоржу, в конце концов, когда недоразумение обнаружилось, пришлось подвергнуть этой процедуре не только XIV-го вслед за XVI-м, но и самих спец. сотрудников. Впрочем, командировочные листы им были отмечены в надлежащем порядке, и подмены никто не заметил.