Дмитрий Королёв - Беседы с Жоржем

Оставив каштановую аллею, мы зашагали по неширокой тропинке среди смешанных деревьев, окружающих нас и прежней желтизной, и коричневыми тонами с прозеленью, и голыми ветками, наконец освобождёнными от тягот активного бытия и устремившимися в неизвестность. Бордовые ягоды барбариса, избавляясь от излишней плоти, истончались, сжимались и опадали.

Жорж задумчиво произнёс:

– Очень интересно излагаете, коллега. Сложность, конечно же, не в том, что наш математический аппарат не в состоянии оперировать непрерывными величинами, это не так. Затруднение, как вы верно подчеркнули, заключается в том, что к непрерывности мы приходим через дискретность – своего рода наследие tempora primitivus, ранних времён человека, когда он пытался отделить себя от мира, а мир от себя. Вы тонко отмечаете, вопреки Шпенглеру 9 9 Подразумевается Освальд Шпенглер, в книге «Закат Европы» рассуждающий о различиях культур. , между прочим, что некоторые древние культуры могли обходиться без чисел, однако все они умерли. Полагаю, вы на верном пути в поиске ключа к пониманию разума. Остаётся самая малость – избавиться от цифр.

Я подивился эрудиции г-на Павленко именно в этом вопросе, которым сам занялся столь недавно. Впрочем, широту его мысли можно было легко оценить хотя бы по великолепной библиотеке, в которой можно было заблудиться телом, но не мыслью. Однажды, уединившись среди книг, я, подобно нынешней прогулке, бродил, как случалось и раньше, по аллеям высоких стеллажей, источающих благородную бумажную пыль, касался и дорогих сердцу корешков, и незнаемых книг, у которых останавливался, листал, стараясь не столько утолить любопытство новым знанием, сколько уловить направление, в котором стремится авторская мысль. Я потерял счёт минутам и часам, путешествуя среди многих индий, погружался на дно океанов и осматривал созвездия со стороны, – пока вдруг не столкнулся лицом к лицу с весьма странным человеком, которого никогда ранее не видел. Человек, одетый во всё чёрное, сидел за массивным столом и разбирал пергаменты, причём подручным инструментом ему служила современная цифровая техника, что меня, уж не знаю почему, поразило более всего. На мои вежливые покашливания и робкие попытки приветствия он не реагировал никоим образом. Тягостную тишину разбавлял лишь едва слышный гул настольной лампы дневного света, из-за которой нижняя часть лица незнакомца, будучи представлена в ярком освещении, казалась чрезмерно жёлтой. Мне пришлось ретироваться в замешательстве. Покидал библиотеку я, будучи совершенно подавленным, едва найдя выход, так и не попытавшись получить у её хозяина разъяснений повстречавшейся странности.

Тропинка, почти скрытая листвой, теперь вовсе перестала наблюдаться. Постепенно высокие деревья уступили место можжевельнику, едва ли замечающему происходящие перемены в природе. Мы пробирались меж кустов, когда-то, возможно, посаженных по классической немецкой модели, но теперь стоящих в совершенно хаотическом, а точнее – естественном порядке.

Жорж говорил с волнением в голосе – казалось, для него наш разговор принял весьма важный характер.

– Коллега, несмотря на то, что специфика ваших занятий исключает возможность уделять должное внимание этой теме, выводя её в разряд хобби, или же, если хотите, дела всей жизни, на которое нет времени всю жизнь, полагаю, что ваш нюх, напав на верный след, неизбежно приведёт к цели. И, поскольку по удивительному стечению обстоятельств ваш покорный слуга занимается вопросами практического построения интеллектов – а я посвятил этому толику своего времени – считаю нелишним кое-что рассмотреть.

Кустарник начинал редеть, открывающееся впереди пространство задышало клубами студёного тумана. Слова Жоржа в нём вязли и исчезали, наши одежды уже давно пропитал мокрый воздух, насыщенный запахом можжевельника. Г-н Павленко, сколько помню, весьма осторожно относился к собственным словам, никогда не говорил всей правды или всей неправды, но дозировал информацию в строгом соответствии с моментом. Впрочем, и мой критический ум всё воспринимает через сходный обратный механизм. Однако на этот раз характерная завеса таинственности, как мне виделось, была отброшена.

– Коллега, я не просто вплотную приблизился к созданию искусственного интеллекта в теоретическом плане, как это явствовало из моих слов. Я решил задачу практически.

– В железе? – оторопел я.

– Нет, совсем нет, как вы не понимаете.

Жорж взял меня за локоть, направляя куда-то вперёд. В стороне, на расстоянии вытянутой руки, я вдруг заметил нахохлившуюся ворону, глядящую мимо странных прохожих немигающим чёрным глазом. Её неподвижность, безразличие к нашим проблемам напомнили мне о странной встрече в библиотеке у Жоржа, но тот не дал мне додумать мысль.

– Главная сложность, с которой я столкнулся на поприще конструирования разумов, заключалась в элементной базе. Как вам удалось дознаться собственными силами, всё, что наработано нашей наукой, имеет в основании жуткий костыль, глиняные ноги. Чтобы оперировать нечисловым аппаратом, мне приходится действовать как рыцарю на льду – отбрасывая латы и оружие. Мы не слепы, но приучили себя видеть лишь семь градаций света. Соль же в том, что отдельных цветов как таковых не существует, ни красного, ни жёлтого, ни зелёного, но есть лишь радуга. Так вот, мне пришлось истратить тысячи идей, массу средств, горы материала. В конце концов, наиболее рациональным подходом оказалось использование образцов, выработанных натуральной эволюцией.

Крикнула ворона, зашумели чёрные крылья, и я рефлекторно оглянулся на звук.

– Однако вы должны чётко уяснить, с чем сопряжено это дело.

Там, где воздух ещё сохранял следы от взмахов птицы, я увидел основание, на котором она сидела – аккуратный надгробный столбик.

– Посмотрите вокруг. Здесь – память о моих давних неудачных попытках, над которыми я горевал, которые и сейчас порой вспоминаю.

Я огляделся и, глазам своим не веря, как во сне, увидел стройные ряды могил с надгробиями. Что больше всего меня поразило, так это их алфавитный порядок; взгляд мой выхватывал из отступающего тумана таблички без датировки, только с именами невообразимых ааронов, абнегусов, аванесов и прочих автандилов. Величие панорамы и значимость момента подчёркивались покойной тишиной. Глубоко вздохнув, я сказал: – Так значит вот оно, кладбище ваших идей. Но, всё же, как насчёт положительного результата?

Жорж философски улыбнулся и стал серьёзен как никогда: – Коллега, череда ошибок – это прекрасное состояние работы. И только после удачного опыта возникают настоящие проблемы.