Руслан Бекуров - Близко, но далеко

– Луис, а где та девушка… ну та, с которой ты пришел, – она твоя девушка? – спросила Эй.

– Берта? Ну нет, конечно! Так…

– Плоская как доска, – сказал я.

– Точно – как доска! – Луис хлопнул меня по плечу. – Увидел её и…

– Влюбился?

– Нет! Опять влезать в это болото… – ну его! Любовь создана для того, чтобы по пьяни рассказывать о ней друзьям и каким-нибудь случайным девахам: типа вот я какой романтичный и все такое. И вот слушаешь себя и других и такое чувство, что полмира – влюбленные романтики. А потом прыгаешь в холодное море, выходишь из воды со свежей головой и понимаешь, что полмира… нет, даже целый мир – тупые посредственности.

– А ты? Ты-то какой?

– Я? – Луис посмотрел в глаза Эй и после короткой, но дико драматичной паузы наконец ответил: – Я еще хуже.

Я чувствовал себя неловко. Так бывает, когда понимаешь, что ты лишний. Под ногами валялась недопитая бутылка вина. Ну что за жизнь такая? Красная и сухая. Как это вино.

Луис и Эй не заметили, как я натянул свои зеленые «адидасы» и тихо ушел: я очень скучный, когда трезвый. Ну и, потом, в Берлине много других мест с красивыми девушками и безумными закатами.

Луис пришел ближе к утру. Сказал, что проводил Эй до дома.

– Она волшебная! – сказал он. – Модерновая девчонка!

Когда он исчез в своей комнате, я вышел на веранду. Модерновая девчонка. Я думал об этом. Не знаю почему.

9 февраля 1993 года на острове Тенерифе в Лас-Америкас старый ирландец Скотт открыл паб Minirock. Не сказал бы, что это как-то изменило мою жизнь. Мне было тогда девятнадцать. В тот год я и не думал о жизни. Так получается – о жизни задумываются ближе к смерти.

А в 1993 году у меня была единственная дилемма – гранж или брит-поп. Nevermind Курта Кобейна или Whatever братьев Галлахер. Клетчатая рубашка или поло. Вайнона Райдер или Кейт Мосс. Беспечное нытье или ежесекундное пижонство. Вот о таких вещах я думал тогда.

Осенью 1993 года баскетбольная команда нашего факультета сенсационно оказалась в финале открытого чемпионата университета. За семь секунд до конца финальной схватки мы проигрывали два очка. Подобрав мяч под своим щитом, я дополз до периметра и швырнул «трешку». Скользнув по дужке, мяч плюхнулся в корзину, и нас полвечера носили на руках. А ночью меня поцеловала девушка Фатима. И я почему-то решил, что люблю ее и хочу от нее детей. Но даже это не изменило ничего. Что уж там говорить о каком-то ирландском пабе? Нет, определенно, я никогда бы не подумал, что в моей жизни появится Minirock. И что именно с ним будет так или иначе связана эта нелепая история.

Действительно, так себе история. Никогда не забуду, как увидел Эй в первый раз. Мы познакомились на Невском и до вечера гуляли по городу. Тогда еще были эти идиотские белые ночи. Я боялся влюбиться. Она жила в Токио. А я жил в Старом Петергофе. У нее был муж. А у меня – гнилой ноготь. Ей было что терять, за что цепляться и куда бежать. Ну а что возьмешь с меня? Я профукал миллионы шансов. И остался никчемным нытиком, которому комфортно жить в бесконечном самокопании.

Потом мы не виделись год. Однажды Эй написала, что снова приедет в Петербург. С подругой. На выходные.

За день до их приезда я сидел с друзьями, пил и страшно нервничал. Мне очень хотелось ее увидеть. Диалоги друзей давили камерной скукой, но, даже если бы и было что-то интересное в их болтовне, вряд ли бы я это слышал. Бывает с вами такое: какое-то странное предчувствие, что ли, не знаю. Ты ждешь кого-то и точно знаешь, что этот кто-то изменит твою жизнь. Как в детстве, когда безумно хочешь в Луна-парк, хотя и не знаешь пока, что это такое. Но есть сладкое волнение где-то в груди, и ты считаешь часы, минуты, секунды до воскресенья, как будто убежит куда-нибудь этот треклятый Луна-парк. А утром в воскресенье летишь как бешеный к папиным жигулям и ждешь не дождешься, когда же, наконец, он заведет этот дурацкий двигатель.

– Давай, папа, давай! Ну чего ты там?

Эй была моим Луна-парком.

Ночью я вернулся домой. Очень хотел спать. Плюхнулся на кровать в одежде и кедах. Смотрел в потолок. В такие моменты потолки – как экраны невидимых кинопроекторов. Лежишь и смотришь свое кино. Такое, какое хочешь. Без билета. Только и остается менять пленку в голове. Время от времени.

Вот только той ночью я, кажется, смотрел бесконечный бразильский сериал. Так и пролежал с открытыми глазами до самого утра.

Даже не курил.

Так и бывает: если очень ждешь кого-то, никогда не получается быть в хорошей форме. Наверное, есть в этом какой-то смысл. Она увидит тебя в твоем худшем состоянии. И если примет тебя даже таким, она – та самая.

Я очень хотел, чтобы Эй была той самой.

Убивая время в кафешке на вокзале, я думал о том, как же мне вести себя, когда они приедут. Нет, честно, меня очень беспокоила эта ерунда. Подбежать и обнять ее, как только она выйдет из вагона? Или, наоборот, подойти не торопясь в развалочку, когда они уже на перроне и с волнением смотрят по сторонам и на часы? А будут ли они с волнением смотреть по сторонам и на часы? Или же перейти в режим влюбленного идиота – торчать на платформе с цветами, а потом рвануть в вагон, как только остановится поезд? Ужасный вариантик, если честно. Обычно так ведут себя как раз те, кто не очень и ждет. Видел я и тех, кого они встречают – ведьмы с золотыми зубами.

Между тем это достаточно серьезный момент. В фильмах, например, первое впечатление имеет большое значение. В туалете я посмотрел в зеркало. С таким лицом бежишь ты или идешь, с цветами или без – разницы никакой.

Такой дурак, даже не побрился.

Эй вышла из вагона, а я вел себя как последний тупица. Только и сказал:

– Привет!

Она улыбнулась так, как улыбается только она:

– Ну и дубак в блистательном Петербурге! А я в балетках. Кстати, это Аня.

Я что-то промямлил о погоде, а потом спросил, нормально ли они доехали. Очень «нужный» вопрос.

– Нормально. Книжки читали, – Аня смотрела на меня с недоверием и без любопытства.

По крайней мере, мне так казалось тогда.

Мы долго искали гостиницу. Я нес чушь и чемодан Эй. Она смеялась, и это был какой-то очень теплый смех. Хотелось закутаться в него, сидеть на берегу Фонтанки, пить чай и разглядывать речные трамвайчики.

Такой у нее был смех.

Летом в Берлине по-разному. Выходишь утром из дома – холодно, и ты поднимаешь воротник пиджака, закуриваешь сигарету, спешно направляясь к остановке электрички на Friedenau. Только открываются булочные, и запах свежего хлеба бежит за тобой, нагло преследует, и ты сдаешься, сворачиваешь в переулок, чтобы прихватить горячие булочки или французский багет с хрустящей корочкой. Ты ждешь на платформе, отламывая ломтик за ломтиком, и накрывает тебя это абсолютное чувство комфорта – внутреннего и внешнего, когда даже переполненный перрон и неуклюжие велосипедисты с велосипедами не вызывают раздражения.