Руслан Бекуров - Близко, но далеко

Ну а чего раздражаться, если будет день, вечер, ночь, и будут хорошие люди, и у некоторых из этих людей будут фантастические груди, и мы будем фантастическими. Напьемся, забудем о плохом, и плохое наше будет берлинским хорошим, ибо нет в Берлине чего-то плохого.

Днем над городом висит немецкое солнце и жара ощущается даже тактильно. Мы торчим в аудиториях института, а в перерывах бежим через дорогу в ближайшую кафешку за ледяным Bionade. Потом сидим на скамейках в тени возле медиатеки, курим, пьем лимонад и разглядываем берлинских девчонок.

А потом приходит по-настоящему летний вечер. Люди несут пиджаки, перекинув их через руки, в открытые окна кафешек залетает прохладный ветерок, играет ленивая музыка, и мы, уже сытые, но еще трезвые, вальяжно полулежим за столиками на террасе и планируем эту ночь – я, Сэм, Луис и Франческо.

– Куда сегодня? – зевает Луис.

– А что если на Fleet Foxes в Astra Kultur, – говорит Сэм, ковыряясь в зубах зубочисткой.

– Ну уж нет, только не в Astra Kultur! Тошнит от этой дыры!

Пару недель назад Луис подрался там с турками. Поэтому-то он и не любит это место.

– Предлагаю стартовать в Kaffee Burger, потом, по традиции, White Trash, а там – по настроению, – это уже моя обычная в таких случаях фраза.

– Какой сегодня день? – проснулся Франческо. – Пятница? А не рвануть ли нам в Watergate?

– Ну его! Дорого и бесконечная очередь на входе. Только к утру туда и заползем. И то не факт, – говорит Сэм.

– Короче, идем в Magnet! – резюмирует Луис. – Эй сказала, там неплохо.

– А кто такая Эй? – спрашивает Франческо.

Я не видел Эй с той ночи на пляже. И с Луисом о ней не разговаривал. Не знал, как спросить, а потом забыл о том, что она здесь. И о том, что она с Луисом. Вру, конечно.

– Нет, я сегодня дома. Что-то спать хочется, – сказал Сэм.

– Пожалуй, я тоже, – сказал я. – Без обид, но…

– Слабаки! – сказал Луис.

Мы с Сэмом спустились в метро, а Франческо с Луисом пошли в парикмахерскую на Weinmeisterstrasse. Сэм уехал, а я еще долго сидел на перроне, пустыми глазами разглядывая хаотично наклеенные афиши. Пялился на рок-звезд и думал о том, что страшно хочу напиться. Один. Без болтовни и танцулек. Посидеть где-нибудь в Neukoelln – там полно маленьких баров с хорошей музыкой. Но было лень, и я вышел из метро и заскочил в Kaffee Burger на Torstrasse. Торчал в полупустом баре и медленно, но уверенно напивался. Диджей подмигнул и поставил что-то русское. Я не удивился. Потом пошел в White Trash и проглотил там три стакана водки.

– Русский? – спросила девушка-официантка. – Здесь только русские пьют водку стаканами.

– Ну конечно! – ответил я.

Иногда мне кажется, что логическая связь «водка = русский» – абсолютный рудимент. Хотя, опять же, я и есть русский. К девушке не придерешься.

Прогулявшись вниз по Rosenthaler Strasse к станции Oranienburger Strasse, я посидел в Café Zosch. Поел фирменный сэндвич и выпил лимонад.

– Русский? – спросил бармен.

– Как понял?

– Акцент! – ответил бармен.

Ну а потом получил сообщение от Сэма: «А давай напьемся по-стариковски!» Я ответил: «Вряд ли, уже пьяный и еду домой».

«Русский ты или нет?» – написал Сэм. И, к сожалению, это был риторический вопрос.

Хорошая была ночь. Теплая. Мы сидели до утра на втором этаже бара Ä на Weserstrasse. Я, Сэм и его девушка. Пили ром и много болтали о шмотках и музыке.

– Вам, русским, так нравится брит-поп! – заметила девушка Сэма.

По дороге домой в электричке напротив меня сидела обычная в этих местах русская пара. Мужчина в белой майке Bosco с надписью Russia. И девушка с сумкой Louis Vuitton.

Они внаглую разглядывали меня.

– Посмотри на этого! Мудак немецкий!

Они потом еще долго смеялись.

Марк сидел на ступеньках дома и читал Bild.

– Марк, что там в мире происходит?

– Итан Хоук развелся с Умой Турман. Соль подешевела.

– Марк, соль – это белая смерть.

– Белая смерть, белая смерть… По мне, так лучшие в мире вещи – соленые. Море, океан, пот, сыр, слезы.

Я не раздеваясь плюхнулся на кровать. Странно, но, даже когда сплю один, я автоматически ложусь на краю.

Дурацкая привычка.

Утром, когда мы допивали кофе на веранде и уже собирались уходить, Луис ненавязчиво проинформировал:

– Кстати, в четверг летим на Тенерифе. Ты с нами?

– Наверное, нет. У нас же занятия.

– Тупица, до понедельника мы свободны!

– Денег жалко! – соврал я.

– Ерунда какая! Туда и обратно две сотни евро. Ты за ночь на водку больше тратишь!

– А гостиница?

– У отца дом в Лас-Америкас. Два этажа, бассейн.

– Тогда – последний вопрос. А зачем вам я?

– Хороший, но предсказуемый вопрос. Ты мой друг. Как-то так. И потом, Эй говорит, ты веселый. Я чуть не умер от смеха, когда она это сказала. «Хетаг – веселый» – ну и ну! Клянешься, что будешь веселым и нестарым?

– Я уже никогда не буду нестарым, дружище. Я старый до смерти.

– А после смерти? – Луис закинул чашки в раковину и натянул на голову бейсболку с кленовым листом.

– А после смерти я мертвый, – сказал я, и мы вышли на улицу.

– Ну а веселым-то будешь? – спросил Луис, когда мы свернули на Heinrich Platz.

– Буду стараться, – еле выдавил я из себя.

Луис улыбнулся и сказал:

– Там хорошие волны!

После занятий я сидел в медиатеке – долго возился с домашкой. Немецкий, конечно, хитрый язык. Для новичка он кажется легким – ты схватываешь на лету грамматику, с удовольствием зубришь вокабуляр и думаешь: «Что же я за него раньше не брался?» А потом, сам того не понимая, попадаешь в ловушку беспечности – пропускаешь утренние пары, в спешке пишешь упражнения в электричке или банально спишь в лингафонном кабинете. Пара-тройка таких дней, и ты уже худший в группе. Что-то профукал, где-то было лень – назад дороги нет. Только и остается что корчить из себя клоуна и размазню.

– Привет! – Сэм пришел в библиотеку, чтобы вернуть книги.

– Привет, Сэм! Покурим?

Мы вышли во двор института. После грома и легкого града пахло арбузами.

– Франческо с Луисом, кажется, неплохо вчера погуляли. Видел его сегодня с девушкой, – сказал Сэм.

– Кого? – спросил я.

– Луиса, – ответил Сэм. – Он был с той самой Эй, о которой рассказывал. Мы пили кофе в Polly’s. Милая девчонка.

– Чем же она милая?

– Ну не знаю, комфортная, что ли. Смеется хорошо. Короче, милая девчонка. Как стюардесса летних авиалиний. Ну и, потом, по-моему, у нее доброе сердце.

– Не фиг болтать о добрых сердцах! Сердца одинаковые! У дебилов, умников, красоток, уродин…

– Хочешь сказать, у Гитлера и Ганди тоже были одинаковые сердца?

– Конечно!

– Наверное. Я и не заморачиваюсь, – Сэм стряхнул пепел и спрыгнул со ступенек. – Она пригласила нас с Джейн на Тенерифе на выходные. Сказала, ты тоже летишь.

– Типа того, – сказал я и вернулся в медиатеку.