Вячеслав Митяшов - Танец Смерти. Воля свыше. Часть третья

В этот день на улицах Азулахара было не в пример многолюдно. Порядочная толпа собралась у дома ан-Химеша, чтобы проводить в долгий и опасный путь Нишерле, Бэудишу и два десятка отчаянных и смелых мужчин, вызвавшихся сопровождать внука и внучку целителя. Снарядить небольшой караван не составило особого труда – в качестве товара собрали мало-мальски ценную утварь в пустующих домах и ковры. Лошади появились благодаря разбойникам, а верблюдов для перевозки поклажи одолжили в Фрашаке. Среди тюков и мешков спрятали небольшие мешочки из промасленной кожи с лекарством.

Час прощания настал. Ан-Химеш и Нишерле с Бэудишей вышли из дома. Целитель, заметно осунувшийся, бледный, что-то шептал на ухо внуку, видимо давал последние наставления. Бэудиша молча стояла рядом, пряча покрасневшие от пролитых слёз глаза. Люди вокруг молчали, ожидая, что скажет целитель. Но тот лишь по очереди обнял детей и подвёл их к лошадям.

– Пора в путь, Нишерле, – негромко сказал он, и его кадык судорожно дёрнулся – ан-Химеш едва сдержал слёзы.

– Скоро мы вернёмся за тобой, – Нишерле крепко сжал протянутую ему руку.

– Не стоит. Не обещай ничего. Не думай обо мне, иди своим путём.

– Думаешь, я оставлю тебя здесь?

Ан-Химеш печально улыбнулся, в его глазах блеснули огоньки гордости за внука. Он подманил его к себе и шепнул что-то на ухо. Юноша отпрянул, испуганно посмотрел на деда – тот приложил палец к губам и покачал головой.

– Постойте, – какая-то женщина вышла из толпы со свёртком в руках. – Я сделала для вас…

– Что же? – удивлённо спросил Нишерле.

Она смущённо протянула свёрток юноше и, покраснев, отступила на несколько шагов назад. Тот развернул его – это оказалось небольшое, три на два локтя, знамя. На зелёном шёлковом полотнище искусные руки женщины вышили контуры протягивающей сжатый кулак руки, на предплечье которой алел красный треугольник.

– Если вам не нравится, господин… – пролепетала она, но юноша, взяв копьё, просунул его в предназначенный для древка карман и закрепил шнуровкой.

– Спасибо, добрая женщина, – Нишерле поклонился. – Это знамя объединит всех, у кого на руке окажется такой шрам. Это знамя связанных одной целью. Это знамя нового Азулахара и его друзей.

Он поднял древко, и лёгкий ветерок подхватил полотнище, развернул его, и оно заполоскалось, слово язык зелёного пламени. Негромкий гул одобрения пронёсся по толпе, а Нишерле, передав знамя одному из телохранителей, тронул поводья и сказал:

– В дорогу!

Азулахарцы расступились, Нишерле первым проехал сквозь толпу. Со всех сторон на него смотрели полные надежды глаза. Эти люди отчаянно верили, что юноша отведёт от их умирающего города беду, поможет им покинуть поглощаемый безжалостным Фаджулом оазис и приведёт к спокойной, сытой жизни.

Мечта каждого из них – спать спокойно в своих домах, не боясь, что жадные до наживы разбойники ворвутся к ним ночью, а ещё – плодородные, жирные земли, где не надо творить чудеса, как здесь, чтобы вырастить себе хоть что-то на пропитание.

Нишерле знал эти мечты, он и сам не раз мечтал об этом, и сейчас как никогда понимал мольбу в глазах своих земляков. Он не подведёт их, он сделает всё, что в его силах, и даже больше.

Караван неспешно двигался к проёму в стене, где когда-то были несокрушимые городские ворота. Провожавшие остались позади, и лишь пара мальчишек продолжали шагать рядом, восхищённо смотря на развевающееся знамя. Они шли до городских стен, и когда караван покинул город, остановились около кучи каменных обломков, бывших когда-то башней, махая руками вслед уходившим.

Нишерле обернулся, взмахнул рукой в ответ. Сердце на мгновение сжалось от тоски при виде оставшихся за спиной стен родного города. Он подавил мимолётную слабость – теперь всё это в прошлом, сейчас надо забыть Азулахар и идти вперёд.

Они обогнули умирающий лес по дороге, едва заметной, засыпанной песком, и повернули на северо-запад. Когда-то здесь росла сочная зелёная трава, но теперь Фаджул безраздельно властвовал на этом клочке земли. Позади остались страшные, чёрные скелеты деревьев, протянувших в стороны свои ветви, словно руки в беззвучной мольбе.

Нишерле в последний раз обернулся и, горько вздохнув, покачал головой. В душе вновь и вновь закипал гнев, сердце щемило при виде того, что стало с Асулом. И он снова соглашался с дедом, с его словами о том, что пора забыть несчастный Азулахар. Когда глаза видят это, невольно и сам начинаешь осознавать, что смерть оазиса неизбежна, это лишь вопрос времени.

Впереди показались граничные скалы. Ещё совсем недавно лишь длинный узкий проход соединял Асул с остальным миром. А теперь…

– Закройте лица, – проговорил Нишерле, заметив, как сквозь широченный проём из Фаджула несётся им навстречу облако песчаной пыли.

Все повязали платки, закрывавшие рот и нос. Песчаная туча была небольшая, совершенно неопасная, но дышать колющим горло песком удовольствие не из приятных. Надо поскорее достичь скал и свернуть вдоль них на запад. Как говорили, там ещё сохранилась годная в корм лошадям трава, были колодцы, которыми когда-то пользовались охотники и пастухи.

Песок налетел на путников, закружил вокруг, словно рой рассерженных ос. Нишерле почувствовал, как песчинки колют его руки, лоб, лезут в прищуренные глаза. Это не было песчаной бурей, так что животные не предались панике и лишь недовольно фыркали и храпели, продолжая упрямо двигаться к скалам.

– Что сказал тебе дедушка? – услышал он вдруг рядом с ухом приглушённый тканью голос сестры. В следующий миг её рука схватила его за кисть. – Он совсем плох. Боюсь, мы его больше не увидим.

– Сказал, что скоро умрёт, – на мгновение задумавшись, ответил Нишерле. К чему скрывать эту страшную новость. Бэудиша имеет право знать ровно столько, сколько знает он.

Она не заплакала, не закричала, призывая проклятия на головы убийц. Лишь молча прижалась лбом к плечу брата, а потом отъехала в сторону.

Первую ночёвку караван провёл уже рядом с защищавшими от дыхания Фаджула скалами. Вездесущий песок ещё не успел добраться сюда – ветер нёс его к городу и озеру. Здесь, под ногами ещё росла зелёная трава, а в вырытом у огромного валуна глубоком колодце была вода. Её с избытком хватило, чтобы хорошенько напоить изнывавших от жажды животных.

Пока лошади и верблюды, наслаждающиеся снизошедшим отдыхом, пили из выдолбленного в камне большого поильника, люди насобирали в траве аргала и разожгли костерок, над которым повесили большой котёл. Ужин – несколько горстей просяной крупы и мелко резаного вяленого мяса – должен свариться ещё не скоро, и люди улеглись вокруг огня, положив под головы сёдла. Первый день пути позади, и тело, пока не привыкшее к долгому сидению в седле, ныло и стонало.