Валерий Казаков - От Пентюхино до Красновятска. Сборник рассказов

– А я и сам не придумал пока, не сообразил. Но ведь пользовались люди. Значит, была какая-то польза.

– Странные вы люди. Вы, можно сказать, дерзкое преступление совершили по сговору группой лиц, а рассуждаете, как малые дети. Ну, какая вам польза от этих железяк?

– Может, к телевизору чего подойдет, али к мопеду.

– Тьфу ты! Ну, какой телевизор! Какой мопед? Вертолет огромных денег стоит, а он мне о мопеде толкует. Да вам, чтобы за эту машину всё владельцу заплатить, со всего села деньги собирать придется. Это вы понимаете?

– Комбайн пятьсот тысяч стоит, корова – тридцать. Как не понять.

– Причем тут корова?

– Для сравнения, – начала объяснять Иван. – Комбайн может хлеб убирать, зеленку косить на силос, солому в копны складывает, а на вертолете только летать можно… Какая от вертолета корысть. Один расход. И вино стало дорогое, товарищ следователь. У нас мужики жидкость для разжигания примусов стали пить. Одеколон продают по паевым книжкам, так все вступили в потребкооперацию. За этот год четыре мужика отравились. Мрёт народ, как мухи, а брагу ставить не дают, товарищ следователь. Вот я сколь живу, сколь себя помню – с браги еще никто не отравился. Дед у меня брагу пил, дядя пил, отец пил, и все до восьмидесяти лет жили. А сейчас бормотухи в магазин навезут, мужик бутылку выпьет – и глаза на лоб вылезли – дурак – дураком.

– Я с вами не о браге приехал толковать. Вы мне объясните, с какой целью вертолет разобрали?

– Я же вам и говорю, что по инерции. Все побежали, и я побежал. Как говорится: не было печали – черти накачали.

Вслед за Иваном в сельскую администрацию вызвали Харитона. Харитон, как только увидел следователя, так сразу вспомнил о всех обидах, причиненных ему колхозным начальством, и стал жаловаться на плохих людей государственному человеку.

– Лугов не дают, товарищ следователь, для коровы. На общем собрании постановили, что будут намерять по гектару на хозяйство, а сами не дают. Я уже и в правление колхоза писал, и жену посылал содействовать – ничего не помогает. На вас вся надежда да на прокурора. И губероли не стало в магазинах. Крышу нечем крыть. Мы тут все больше крыши губеролем кроем. Дешево и сердито, а как губероли не стало – опять на доски перешли. Раньше, когда шифер-то продавали, так его никто не брал, потому что губеролью все пользовались, а сейчас губероли нет, и шифер тоже не продают. Как нарочно. Гвозди есть, шурупы, эмаль половая, а губероли нету.

– Я вам что, начальник райпотребсоюза? – не выдержал следователь. – Я, что приехал – жалобы ваши выслушивать? Вы мне зачинщиков назовите, кто первым кинулся вертолет разбирать?

– Так все вместе, товарищ следователь, всем миром это самое…

– Мне конкретных виновников надо найти, понимаете?

– Так все конкретные. Мне лучше вспомнить, кто не разбирал, а разбиравших-то всех и не упомнить. Народу было как на пожаре. Честное слово.

После Харитона зашла к следователю Настя Карпова и, освоившись, стала жаловаться на своего зятя Никитку, который на прошлой неделе дочь Варвару чуть не ухамаздал, окаянной.

– Вы бы припугнули его, товарищ следователь. В тюрьму-то садить его жалко, а припугнуть бы надо. Вы бы как-нибудь вечерком зашли да пригрозили ему пистолетом. Пистолет-то, поди, у вас всегда при себе. А то Никитка над нами волю взял. Пьет без пробуду, яйца жареные ест и орет, прямо как зверь какой. На улицу случайно выйдешь, и домой заходить страшно. Лохматый стал, не бреется второй месяц, а борода у него прямо от глаз растет. На льва похож стал, честное слово, и рычит. Ко мне подружка проведать меня пришла, так он на нее так рявкнул, что она в обморок упала, честное слово. Еле откачали… И дочу мою замучил всю. Она третий год с ним живет и третьего скоро родит. Разве так-то можно, без перекуров-то, товарищ следователь… И коровы у нас нет. Мы с дочей козу держали для детишек, так этот обалдуй зарезал ее и съел. За два дня съел, честное слово. Варвара-то у меня в колхозе дояркой работает, а молока в доме нет. Вот какая жизнь пошла. Все молоко куда-то в город отправляют.

– Вы мне, бабуся, про вертолет, – взмолился следователь. – Про вертолет мне расскажите.

– Да какое мне до этого вертолета дело, – огрызнулась старуха. – Леший с ним, с вертолетом. Вы мне посоветуйте, как быть старухе? Может, ему, Никитке-то, штрафу дать али выпороть прилюдно? Может, укол какой в задницу сделать для успокоения? А то ведь жизни от него нету… И отец у него такой же был. На отца-то мужики осерчали, утопили его в проруби. Утопили – не утопили, а только весной нашли его в бучиле у Шамовской мельницы. Тоже свою-то жену в гроб загнал, антихрист… Я в доме-то на полатях сплю, товарищ следователь, так с полатей сподручнее запустить чем-нибудь в зятя. И в перепалку вступать тоже не так страшно. А доча-то у меня по полу ходит, в одном доме вместе с ним… И чему только его в школе учили? Ведь десять классов закончил. Ирод. Рожа вот такая, вот! Шея, как у быка, а ума – ни крошки, честное слово. Ни в Бога не верит, ни в черта! Чем душа живет – неизвестно… Зверь – одним словом, и мы с этим зверем в одном доме, в одной клетке… И каждую ночь кровать у них скрипит. Баба на шестом месяце, а кровать скрипит.

– Бабуся, – взмолился следователь, – вы зачем сюда пришли?

– Так на зятя пожаловаться и пришла… А зачем же еще мне идти-то, милый мой?

– Жаловаться надо прокурору, бабуся. Заявление надо писать на зятя.

– А это уж мне лучше знать, чего мне с зятем-то делать. Это я сама знаю… Он, зять-то у меня, если примется работать – гору может свернуть. Да! Бывало, за один день на корову сена накашивал. Дрова, бывало, привезет и за вечер все дрова расколет. Силища-то у него неоколесная. Местные жители за это прозвали его «ломовщиной». Бывало, лошадь воз сена не может в гору вытащить. Никитка увидит, за оглоблю схватится и вытащит воз на гору. А первенец его в два года тридцать килограммов весил, полбуханки хлеба съедал в день. Вот!

– Да что вы за люди такие? Как говорить-то с вами? – взмолился следователь.

– Чего это?

– Пошла вон, старуха!

На следующее утро следователь Водопьянов из Пентюхино сбежал. Накануне этого события он случайно узнал, что еще с вечера по селу стал ходить седовласый мужик в серой промасленной оболочке с какой-то большой бумагой в руках и собирал подписи в защиту семьи Горбуновых, которые пострадали при последнем пожаре. А местные старухи сошлись в староверской молельне и стали распределять вопросы, кто на что будет жаловаться государственному человеку с погонами.

Собирались жаловаться на председателя сельпо Ивана Петровича, потому что продуктовый магазин работает два дня в неделю, и ничего хорошего в нем нет. На директора Красновятского райтопа – за то, что не обеспечивает дровами даже пенсионеров, но повадился приезжать на казенной машине к местным вдовушкам. На председателя сельской администрации Ивана Кузьмича – за то, что Дом культуры все время на замке, церковь, приспособленная под склад хлебопродуктов, разрушается, а колокол на ней звонит только во время пожара. На председателя колхоза, потому что лугов не дает для частников, огороды обрезает, техникой не обеспечивает в срок. На инспектора рыбоохраны Матвиенко – за то, что рыбачить в половодье не позволяет, хотя в это время испокон веку на Вятке рыбачили, и рыбы от этого не убывало. На жизнь, большей частью безрадостную в вечных трудах и заботах, где всё через силу, через не могу, и где красный вертолет в синем небе – это такое большое чудо, что с ним ни за что не хочется расставаться, не докопавшись до его счастливо парящей сути, не завладев крохотным кусочком чужого, но такого желанного счастья.