John Anhinga - Снежная слепота

– Интересно, как ему живётся на пенсии. Вышивать, небось, начал от скуки… – Гарольд, ероша мокрые чёрные волосы, мечтательно вздохнул: ему тоже хотелось на покой, в сельский домик с хозяюшкой-женой, парой ребятят, свежим молоком каждое утро…

– Олдерн мёртв, это почти наверняка, – огорошил его Телур таким тоном, будто говорил о ценах на зерно. Его лицо осталось спокойным, а прапорщик застыл, не веря ушам. – Иначе зачем ему так отчаянно писать мне.

Гарольд понял: до пенсии далеко. Олдерн бессчётное количество раз вытаскивал их из опасностей, начиная с выволочки у начальства и заканчивая горячими точками на границе. Едва он, облысевший, с седыми усами, уезжает на Периферию, Штаб заметно тухнет: никто не травит военные байки, не вразумляет зелёных сержантиков, не ругается с капитанами-клерками. И вот, спустя всего полтора месяца, Альфред Телур – самый ценный из его друзей – заявляет, что старина Олди умер.

– Как? Откуда? Почему ещё не… – отчаянные вопросы прерывает шум в коридоре. Взглядом стирая с лица подчинённого боль и неверие, Альфред роняет планшетку на пол и накрывает ковром, так, чтобы в тени под столом её не было видно. Ровно за дверью смолкает громкий, строевой шаг, хрипит ручка, и в сырой кабинет входит генерал-лейтенант. Герендо Горгия – дюжий, пышногрудый солдат с шрамом на широкой скуле. Альфред едва достаёт лбом до её подбородка, но держится, несмотря на два чина разницы, как с равной себе. Чисто-жёлтая, бесовская искра его глаз не меркнет под взглядом Герендо.

Альфред встаёт, снимает очки, убирает их в жилетный карман. Топнув ногой, генерал отсылает Гарольда за дверь, зарыв которую, прапорщик тотчас приникает к ней ухом.

– Опять не по уставу одеты, Телур. – напирает Горгия, начиная с той же фразы, которой всегда приветствует его.

– А вы, напротив, великолепно и по форме, – легко отвечает Альфред. Он ни разу не повторился в ответе. Отдав честь, он оборачивается к столу с видом человека, который был прерван на середине сборов. Пока генерал-лейтенант обдумывает следующее предложение, он успевает сложить в портфель немногочисленные документы из ящиков стола, и громовой голос Горгии настигает его за поднятием пресс-папье.

– У меня новость из Штаба, – в стенах которого они и стоят, – вас повысили до полковника. Генерал армии Корога осведомляется об отчётности за этот месяц.

Телур протягивает ей кипу бумаг толщиной в её запястье, и, выходя с ней за дверь, рапортует:

– Здесь о зачистке Южного округа, беглецах из ЧерДокс и прочем. Передайте генералу Короге лично, – на лице блондина читается уверенность в Герендо. Та невольно забывает, что выше его по рангу, и впервые позволяет себе вольность: кладёт широкую ладонь на его плечо. Телур, обернувшись на прапорщика, приказывает:

– Одеться и в машину. Не забудь пакет из бакалеи, – и, не дожидаясь вопроса, отчитывается:

– Я еду на Периферию, в Мятежные земли. Главари побега из ЧерДокс раскололись, их послали оттуда. Регулярные отчёты буду слать генералу Короге на частную почту.

Горгия сама не заметила, как дошла вместе с полковником до выхода из Штаба. Отдав честь, блондин коротко кивнул ей и скрылся за дверцей экипажа. Мимо Герендо пронёсся Гарольд, на ходу приставив руку к виску, и нырнул следом. Сержант на козлах взмахнул поводьями, и лошади двинулись бодрой рысью, отбивая подковы о мостовые Эйхеля. Только сейчас генерал-лейтенант вспомнила о дожде, но было поздно: когда замешкавшийся, дрожащий от страха ефрейтор подал ей плащ, Горгия промокла до нитки.

Дождь лил вторые сутки, а с боков экипажа всё сочилась и сочилась пыль: даже такому ливню не удалось начисто вымыть кэбы столицы. Сержант, хмурый и безликий в плащовке с капюшоном, считал улицы Западного округа.

– Куда мы? Домой? – спрашивает Гарольд, его лицо бледно то ли от серости дня, то ли от прерванного разговора. Блондин иронически усмехается при слове «дом» – пусть и хорошо мебелированный, но пропахший армейкой барак на три комнаты: его самого и прапорщика спальни, да общий кабинет.

– Планшетку взял? – внешне спокойно спрашивает Альфред, но глаза его тревожно сверкают.

– Да, – отзывается прапорщик, и, расстегнув китель, вынимает из-за пазухи кожаный переплёт. – Поздравляю с повышением, кстати, – говорит он тускло, и прячет взгляд в темени под кучерским сиденьем.

– Спасибо, Гарри. – облегчённо выдыхает Альфред, пряча бесценные документы во внутренний карман плаща. – Не раскисай, мы едем к старине Олди.

– К Олдерну?! – вскидывается прапорщик. – Но зачем?

Блондин щурится, в радужке его пляшут бесовские искры. Кивнув подручному на карту Эйхеля, трепещущую на стенке экипажа, полковник вспоминает:

– Восточный округ, девятнадцатая параллель. Беспорядки в лапшичной, ровно шесть с половиной лет назад.

– В этой дыре, где кровь пигмеев по щиколотку плескалась? Там полегли…

– …две трети опергруппы. И последним, кто держал оборону в чулане с мукой, был наш старина Олд.

Лицо прапорщика озарилось незабываемо жуткой картиной: весь в крови, своей и чужой, в рубашке, от которой уцелел один рукав да воротник, спиной заслоняя дверь, за которой издыхают сливки полиции, сжимая вместо табельного оружия гнутую ножку стола – именно так их встретил капитан Йозеф Олдерн, встретил, как до этого встретил полчища обезумевших пигмеев, устроивших внезапную резню в помойке столицы – трущобах Восточного округа.

– Думаешь, он сдался бы так просто? Старина Олди не уступал личной охране Герендо, этим гигантам с ловкостью пантер, – видя, как заворожено слушает его Гарольд, блондин продолжил. – Йозеф даже в отставке продолжал службу. Когда я выбился в подполковники, тотчас перевёл его под своё руководство. Он, в бытность свою лейтенантом, гонял меня, беспогонного, а теперь беспрекословно стал моим подчинённым. Ему не был важен чин, только правое дело. За это я его и ценил превыше всех высокопоставленных чинуш, набивавшихся мне в друзья.

Гарольд понял: этот монолог, произнесённый в трясучем кэбе, станет лучшим прощальным словом Йозефу, чем все казённые речи на похоронах.

– Мы оба понимали: на Периферии, на первой пяди песка левого побережья Барды, ни один военный не может расслабиться. Шаткое гнездо в Трипте – единственный приют для строевых псов. К отставным, однако же, местные куда лояльней: многие генералы уезжали туда после службы, заводили семью, обживали устья впадающих в Барду речушек…

– И вы, – медленно, с расцветающим на лице озарением, – дали Олди отставку, чтобы он…

– Укрепился там и стал бы надёжным источником сведений, моими глазами на Периферии. В Трипте у меня почти нет верных знакомых, я там слыву столичным фанфароном, что, конечно, к взаимопомощи не располагает. Сама Трипта – то ещё местечко, даже не скажешь, кого купили, а кого перепродали местные. Я отправил Олдерна в маленький городок под названием Мирный, он живёт полями на берегу Барды, а центр свой разбил ровно там, где река впадает в Рдяное озеро.