John Anhinga - Снежная слепота

Пей, смейся, рыдай.

Волосы Пэридот утянуты в две бесконечных косы. Проливаясь от самых висков и до пола, они берут в кольцо её благородную голову. Старейшина седа, как лунь, но бессмертна – и потому молода, как июньская лилия. Склонившись над звенящим бусинками свёртком, она едва касается лба младенца и что-то шепчет, а встревоженная мать, замерев, как мышь перед взглядом змеи, слушает этот шёпот.

– Не знающий гнёта, глубокий мыслью, ты вырастешь чутким и столь прекрасным, что звёзды будут зажигаться лишь в твою честь. Да отмерят путь твой три края, что укроют за собой гибель, и первый будет, когда ты споёшь на пролитой воде, и второй будет, когда, шагая по синей траве, сверзишься в тень, и третий будет, когда, обретя мир, ты уронишь гранат.

Из-под век Пэридот сквозит белый огонь. Она качает младенца, но тот не открывает глаза: его сон так глубок, что малютка не слышит пророчества своей судьбы.

– Боги коснутся тебя рукой крепкой, кровавой, и не будет в подлунном мире никого пленительней тебя, – голос старейшины крепнет, его гулкие ноты разносятся по тёмной комнате. – И будет всё так, как предрекла я, и да прозвенит твоё имя!

Ночь сгустилась над людским королевством, но просиявшие звёзды взрезали синюю мглу.

– Капелла.

– Его Величество Император Гуфра Четырнадцатый, позвольте ничтожному слуге доложить о прибытии в столицу эскорта Прекраснейшей, который благополучно завершил свою миссию и возвратился…

Окна тронного зала столь высоки, что, вынув стёклышки витражей, можно окружить ими весь город Глория с рыночной площадью и домами дворян. Гербы древнейших родов украшают трон Императора искусной резьбой, под потолком зала цветут флаги всех прозелитов: зал не пройти от дверей до ступеней меньше, чем за три сотни шагов.

– Все слуги Великого Императора пребывают в добром здоровье, однако Старейшей Пэридот слегка нездоровится…

Кукольная головка недвижна, но жестом тонкой руки Император отсылает вельможу. Тот, раскланявшись, пятится к выходу: одни дворяне смеют поворачиваться к Благословенному спиной. Лишь за мужчиной закрываются высокие двери, Император вздыхает и съезжает по спинке трона. Его детские ножки даже так не достают до ковра. «Ещё немного, – знает он. – Ещё пара Эса, и вольность торопить докладчиков».

Императору минул восьмой Эса, но он уже сыт дворцовой жизнью по горло. Болтая ногами в тяжёлых туфлях, он не слышит чужих шагов до последнего, до весёлого:

– Что, Венец жмёт?

От неожиданности Император подпрыгивает, приземляясь на трон с идеально ровной осанкой. За его спиной, дав волю звенящим амулетам, смеётся Пэридот. На её щеках ни морщинки. Она оборачивается, и, пропуская Благословенного вперёд, следует ровно за ним.

– Как твоя встреча? Интересно?

Император не стесняется в выражениях. Он может говорить с учительницей о чём угодно, лишь бы соблюдал её наставления.

– Крайне. Наконец поговорили с Дорго, не видались пару Сол.

Пэридот растила и его отца, и деда, и прадеда, и всех юных королев. В беседе с бессмертной человеку нечего стыдиться.

– Как ему пришлась Дань?

– Превосходно. В этот раз всё прошло даже лучше, чем при Вашем деде, Гуфре двенадцатом.

– Дед? Это было меньше, чем два Сола назад. Вы не виделись так давно?

Старейшина искренне смеётся:

– Давно – это когда на месте Глории цвела дикая арника, Ваше Величество. В нашу последнюю встречу Дорго был молод, на меру его рода он был примерно Вашего возраста.

Император удивлённо хлопает глазами. Их радужка, говоря за наследника чистейшей крови, блещет рубином.

– Неужто?! Пэридот, скажи, а драконы вообще умирают?

Женщина улыбается ученику и отвечает:

– Конечно. Они так же смертны, только живут много дольше.

– Почему тогда их король меняется чаще, чем они умирают? – не успокаивается любопытный ребёнок. Пэридот, любуясь его честным лицом, вспоминает предыдущего Короля Драконов, отца Дорго.

– Они – не люди, Ваше Величество. Ваш отец занял трон после смерти деда, Вы сам – после гибели отца. Драконы же вступают в царствование, войдя в брачный возраст, а их предшественники удаляются на покой.

– Думаешь, в этом они мудрее нас?

Старейшина касается рукой плеча Императора. Бесчисленные амулеты на её рукаве звенят, задевая шёлк мантии.

– Как знать, Ваше Величество. Как знать… – Пэридот останавливается у окна галереи, по которой лежит их путь, и смотрит во внутренний двор. – Вы сами вступите в полные свои права только после женитьбы.

– Да, – соглашается Гуфра. – Это хорошая традиция, чтобы унаследовать.

Заметив, что наставница больше не следует за ним, Император возвращается к ней и также заглядывает в окно.

– Что увлекло тебя, Пэридот? – И, проследив её взгляд, с удивлением находит его на стройном юноше. Судя по широкому поясу цвета синей пыли, сидящий внизу – из касты мудрецов, длинные волосы выдают в нём лектора семинарии. По левую его руку расположилась фигура, укутанная в серый покров – конечно, весталка. Судя по их позам, молодые люди разговаривают: лицо юноши обращено к небу, а девушка внимает его словам.

– Даже отсюда видно, как он хорош, – шепчет Старейшина. Император, напрягая молодые глаза, невольно завидует зоркости Пэридот: между стеклом галереи и деревом, в тени которого сидят двое, больше полутора сотен шагов.

– Капелла? Я удивлён, что для Дорго ты забрала не его.

Пэридот скалится, как хищная фосса, а Император голоском ребёнка льёт издевку ей в уши:

– Договор с Королевством Драконов ведь требует Прекраснейшего из рода людского…

– Что же, если титул Нужнейшего совпал в нём с этим качеством?

Они продолжают свой путь. Ребёнок вспоминает, как Капелла вылечил его от бессонницы, когда Пэридот отлучилась, и вдумчиво тянет:

– Из прекраснейшего он возрос до необходимого. К тому ж, по твоим словам, Дорго доволен Даром. Чего ещё желать королевству, кроме удачного совпадения возможностей и ожиданий?

Старейшина закатывает глаза и тихо смеётся. Юный Гуфра Четырнадцатый достоин предшественников мудростью и тонким дворцовым юмором. В который раз Пэридот убеждается: именно она стала законодательницей этих порядков.

– Рассуждать о прекрасном и не пасть в славословие – великое искусство, Ваше Величество.