Евгений Морозов - Оппозиционер в театре абсурда

– Ой, вы знаете, у меня столько нет. Я, пожалуй, откажусь от чего-то.

– Так я уже пробила! – вскричала продавщица, выкатывая округлившиеся в праведном гневе глаза. Образовавшаяся за это время очередь заволновалась.

– Молодой человек, задерживаете…

– У меня не хватает… – лепетал Денис, демонстрируя продавщице всю наличность кошелька.

– Мозгов у тебя не хватает, парень, – отчеканил стоящий сзади пожилой работяга.

– Почему вы оскорбляете меня? – чуть не заплакал Денис. – Да, я не рассчитал, но это не дает вам права…

– Сейчас перебью, – снизошла продавщица. – От чего отказываетесь?

– Да уже все равно от чего, – заявил разволновавшийся Денис.

– Ну, как же?.. – начала было продавщица.

– Да давайте уже быстрее! – роптала очередь.

– Мне все равно, лишь бы денег хватило, – дрожащим голосом твердил потерявшийся Денис.

– Ну, вот от ветчины, что ли?

– Да, давайте от ветчины…

Денис, проклинаемый шипящей очередью, сам не помнил, как затолкал в пакет продукты и опрометью кинулся к выходу.

– Молодой человек, вы молоко забыли! – крикнула ему вслед продавщица. Он поспешно вернулся за молоком и, убегая, слышал раскатистый голос пожилого пролетария:

– Бывают же такие недоноски…

– Ну, все! – бормотал Денис, нервно подходя к дому. – Чтобы я еще раз в магазин пошел – не дождетесь! Пусть отец в сетях на выходных все покупает…

Однако отсидеться в своей норе ему не удалось.

А сейчас на сцене появится еще одна героиня, которая внешне на пафосную роль не тянет совершенно. И это доказывает: для того, чтобы быть героиней, не обязательно обладать взором горящим и станом манящим.

Итак, в одной из квартир той парадной, где жил Денис, потихоньку собиралась на прогулку Надин, как ее ласково называла бабушка. Ей недавно исполнилось двадцать… Тонкие реденькие белокурые волосы, болезненно-бледное худое лицо, синева под голубыми глазами, бескровные губы, мелкие и нервные черты… Может, при большой симпатии к ней ее и можно было назвать хорошенькой, с натяжечкой, конечно, но уж здоровой ее назвать никак нельзя было – инвалид с детства, она целыми днями неподвижно лежала или, если бабушка подтыкала под ее спину две подушки, сидела, неловко съехав на сторону, и по большей части читала, едва удерживая книгу своими слабыми тонкими руками. Родители у нее умерли – погибли в автокатастрофе, осталась одна бабушка. Жили они на бабушкину и Надину инвалидскую пенсию. Бабушке едва перевалило за шестьдесят, она работала когда-то учителем, могла бы и сейчас по-прежнему работать, но – как? Надин занимала все ее время. И, при всех этих нерадостных обстоятельствах, это обделенное существо считало себя счастливейшим человеком. Каждый день, просыпаясь и находя себя живой, она несказанно удивлялась и радовалась новому дню как незаслуженному счастью.

Бабушка принесла к ее кровати ворох одежды, натянула на худые ноги колготки, помогла облачиться в платье… И можно гулять! Прогулка – это был счастливейший момент, апогей дня, но при этом требовавший, прежде всего от бабушки, колоссального труда и напряжения. Сначала она помогала калеке одеться, затем перетаскивала ее с кровати в инвалидную коляску. И – самое трудное – коляску требовалось сначала затащить в лифт, затем спустить с первого этажа по лестнице, которая, хотя и насчитывала всего шесть ступеней, не имела приспособлений для инвалидных колясок, а потому все эти шесть ступеней отдавались в позвоночнике Надин, заставляя ее морщиться от боли. Но вот лестница преодолена и – здравствуй, мир! Правда, мир ограничивался для калеки внутренним двориком, но и он казался ей огромным и бесконечным. Итак, здравствуй, мир, свежий воздух и солнечный свет!

Бабушка покатала коляску по двору, предложила выехать за арку на улицу, но Надин отказалась. С некоторых пор для нее весь интерес сосредоточивался во дворе. Сегодня она отказалась не зря, видно, день выдался действительно счастливым, – в арке показался знакомый и такой долгожданный силуэт, легкой походкой приближающийся к ней…

– Привет, Дэн! – если ей удавалось произнести это короткое приветствие, значит, день прожит не зря.

– Привет, Надин! Как дела?

– Лучше всех! Ты откуда?

– Да вот, из магазина…

– А можно тебя попросить – еще диск с какой-нибудь хорошей музыкой?

– С удовольствием! Ты еще домой не собираешься? Я мог бы помочь.

Они говорят об обыденных вещах, но глаза их живут отдельной жизнью. Черные, глубокие, как омут, глаза Дениса ласкают ее бархатной теплотой. Взгляд ее голубых глаз, восторженный, воспаленный, тонет в этом сладостном омуте, который притягивает ее как магнит.

– Спасибо, как раз собираемся домой.

– Мы же только вышли, – пытается протестовать бабушка.

– Бабушка, я замерзла. Пойдем домой, тем более, что Денис любезно вызвался помочь. Все тебе легче – не тащить меня.

Денис подхватывает коляску как пушинку, заносит на площадку первого этажа… И вот они опять дома. Но на этот раз их небольшая скромно обставленная квартира освящена присутствием прекрасного молодого человека. Надин сотрясает мелкая нервная дрожь, ноздри раздуваются – она на грани экстаза.

– Денис, угоститесь ватрушкой, – буднично предлагает бабушка в то время, как ее внучка едва не теряет сознание от восторга.

– Нет, спасибо.

– Дэн, ну хоть одну, пожалуйста, – дрожащим голосом просит Надин.

– Только ради тебя… М-м, а вкусно! Ну, я сейчас сбегаю за диском.

Денис ушел, а Надин захлопотала:

– Бабушка, помоги же мне – хочу сесть поудобнее… Дай зеркало, дай мне скорее зеркало и расческу! Я же совсем лохматая…

– Девочка моя, околдовал тебя этот Денис… Но ты же понимаешь – он никогда не может быть с тобой! Он – из богатой семьи, он…

– Знаю, он здоров, а я… А мне и не нужно от него ничего! Ничего мне не нужно, бабушка. Мне и так хорошо!

Через десять минут Денис вернулся. Развел руками:

– Слышь, старушка, рылся в своих записях – и не нашел, что тебе предложить… Может, пойдем ко мне, и ты сама выберешь?

Надин не верит своим ушам.

– Что? – голос срывается.

– Ко мне, говорю, пойдем, сама выберешь.

– Конечно!

– Вы не против, если я вашу внучку с собой заберу ненадолго? И верну где-то через часик.

Денис сам усадил тщедушное беспомощное тельце в инвалидную коляску и покатил ее к себе.

Надин была у него впервые. Пока он катил коляску по длинному коридору, она с восторгом оглядывалась по сторонам. Убранство его квартиры казалось ей восхитительным, роскошным, при этом освященным его присутствием, что делало обычную квартиру похожей на храм. В комнате Дениса у нее закружилась голова, она стала задыхаться от волнения. Боже мой, она – в его комнате! Об этом не мечталось, не думалось! Денис поставил диск с медленной и тягучей музыкой, от которой щемило сердце и хотелось плакать то ли от печали, то ли от счастья. Затем он разложил перед Надин диски.