Игорь Родин - Сын Эреба. Повесть

– А ты сам рассказывай то, что тебе самому интересно, а я, если таковым оно мне не покажется, обязательно тебя остановлю. Путь не близкий, времени полно.

Старик уставился в лобовое стекло, поливаемое пожарными струями ливня, косо перечёркиваемое «дворником», задумался и даже надул щёки, выискивая нечто интересное из своей пёстрой жизни, выдохнув, будто запыхался. Потом, видимо понял, что есть обоюдно актуально для обсуждения на текущий момент, и даже повеселел разом.

– Ну, вот крал я с малых лет. Но что тогда, что потом, не чувствовал я своей вины в этом. Не то, чтобы куражился с краж, хоть и был адреналин, который приятно будоражит, а скорее поначалу я это делал, потому что надо было как-то выживать. И потому потом не перестал, что я научился это делать. Как подмастерье со временем становится мастером. А то, что профессия такая необычная, так тут прямая дорога к классику, все работы хороши, выбирай на вкус. Да и в СССР каждый труд был почётен. Трудом кража не называется только по недомыслию. Это, в первую очередь, высокоинтеллектуальный труд. Ведь всё точно рассчитать, всё предусмотреть, ко всему подготовиться, тут анализ глубокий надобен. Да ещё фактор того, что что-то где-то пойдёт не так, это чисто включение импровизации, напряжение страшное, но и интересное. Это как коррида, как сложная соната на скрипке с одной струной, как блоху подковать, наконец. Виртуозно, ярко, с выдумкой и огоньком, чтоб у самого дух захватывало потом от чисто сделанной работы. Это полёт мысли, полёт тела, когда каждая отмычка любовно подобрана и подогнана, когда всё, что ты наблюдал часами и днями, идёт минута в минуту, все на своих местах, каждый знает свою роль, механизм афёры отлажен и тикает ровно, как атомный хронометр. Это песня.

– Скорее, захватывающий боевик с элементами комедии и драмы, говоря языком кино.

– Вот-вот. Это и кино, и музыка, и математика с её немым упоением манипулирования цифрами, и личная олимпиада, где важно не просто участвовать, а именно победить, потому что иначе всё потеряешь, это жизнь! По-настоящему, здесь и сейчас, чувствуя каждую клеточку своего организма, вдыхая каждый глоток воздуха обострившимся чутьём, фиксируя каждый лучик этой феерической радуги и карусели света, короче, это и есть суть настоящего вора.

– Не был бы ты вором, стал бы философом. Или писателем. Такие пассажи выдаёшь, что сомнение берёт, правда ты такой или натянул личину вора, а сам высшей пробы интеллигент и одарённый академик.

– Про академии свои я тебе правду сказал. А то, что выражаюсь велеречиво, так тут спасибо цугундеру. Было там время и философов почитать, и классику, и модерн. Хоть почитать надо родителей! – неожиданно хохотнул старик. – Не пургу всякую, чем сейчас все полки книжных лабазов до упора забиты, что лезвие не сунуть, а действительно стоящих людей. Не фуфлогонов современных, лапшу, как макаки, кидающих на уши недоумкам, а реальных «зубров». От Канта и Булгакова до Конан Дойла и Стругацких. И от Ренана до Шлипера. От «Махабхараты» и «Илиады» до географа, что глобус пропил. От Незнайки на Луне до фараона с хоралом.

– Блестяще. Но мне интересны не только глубокие познания и умение размышлять, грамотно строя выводы. Сама жизнь. Её нюансы и повороты. Ведь при такой жизни их должно быть с лихвой. – Шофёр обернулся и посмотрел в глаза старику. Они показались ему чёрными, будто у индуса. Как пара круглых антрацитов в белой оправе с красными прожилками сосудиков. А старик замолк, поводя бровями, перестраивая беседу с ходу на новые рельсы. Просчитывал, что стоит говорить, а о чём помолчать или искал в закоулках некую яркую красивую историю. Потом вновь начал рассказывать и рассуждать одновременно, в своей манере:

– Ну что сказать? Детство моё было обычным. Это теперь я так думаю. А тогда казалось, что чего-то мне мир не додал. Послевоенные голодные годы, кругом шпана и безотцовщина. Опасности на каждом шагу не игрушечные. Сколько тогда мы оружия откапывали! Каждый сопляк был не хуже чикагского гангстера вооружён. Потом, конечно, всё это ушло, нанесло на него ил повседневных забот. Но из далёкого золотого детства много чего и светлого припомнить можно. У памяти свойство есть, плохое и грустное забывать, а смешное и хорошее помнить. А если начать, то, как за крючок, и плохое начнёт из омута всплывать. Воровство тогда для меня было чем-то вроде забавы, игры на «слабо». Старшаки подначивали, а мы, щеглы, из кожи вон рвались, чтоб крутизну свою доказать. И у меня лучше получалось. Вот просто лучше, чем у остальных, и всё тут. Наверное, талант мой такой. Это потом уже всё закрутилось, завертелось по-серьёзному, а первый порыв, он самый чистый, он был именно как испытание самого себя, смогу или не смогу. И смог! А потом опять! Так и пошло. Это как в картах или рулетке, фарт попёр. А следом уже и опыт стал нарабатываться, совершенствовались стиль и манера. Короче, всё, как у людей, только вот в таком экзотическом ключе. Потом уже стал соображать, что к чему, выбирать, манипулировать, шевелить мозгами более осознанно и с оглядкой. Тут и дела серьёзные подкатили, и первые предательства, и первые провалы. И первый централ…

– Ну а первая любовь?

– Куда ж без неё! Да только быстро любовь прошла, как говорится, «лямур пердю» 3. Встречались мы, молодые были. Сомневался я тогда сильно, завязать или дальше куролесить. А потом посадили меня в тюрьму, а она не дождалась. Банальная с виду история, сколько таких, а вот меня сильно этот поворот настроил на воровской ход. И попёр я дальше, как трактор, не оглядываясь. Так и пёр, пока не короновали. Женщин много было разных. Как продажных и легкодоступных, так и простых, обычных, нормальных. Раз было дело, чуть всё не бросил из-за одной. Молодуха, но такая, знаешь, огонь! И умная, зараза! Как раз по мне. Такая же, как я, сметливая, да на ум быстрая. Жили мы с ней душа в душу почти год. Я уж собирался сам корону снимать, от дел отходить, готовил последний скок, чтоб большой куш взять разом и за бугор закатиться в жаркие страны. Да только добрые люди нашлись, пошептали на ушко, кто она была и как на самом деле дела обстоят. Проглядел я это прямо у себя под носом. Мне бы её «пробить» по каналам своим, благо, ничего не стоило, так ведь я поверил, доверился целиком, не думал даже, что так может повернуться. В общем, ослеп и поглупел от любви такой, как в очках розовых ходил и ведь искренне рад был в таком неведении оставаться. А она не считала нужным посвящать в детали, из которых и строилось всё основание. Некрасиво получилось. Поставили меня перед нехорошим выбором. Либо позор мне и смерь ей, либо полный разбег навсегда. Поговорил я с зазнобой своей коварной, признала она все грехи, отпираться не стала. Верно расклад поняла. Да поздно она разоткровенничалась, я уж тут ничего повернуть не мог. Дал ей кое-каких грошей и сказал, исчезай с горизонта навеки, не то худо нам обоим случится. Я зла не держу, но вместе нам быть на этом свете заказано. Потому как вранья, даже во спасение, терпеть не научен. А она под овечьей шкурой клыки прятала. Пусть, невольно, пусть её жизнь нагнула, заставила, но если бы она мне сразу во всём призналась, думал бы я уже по-другому и соображал, как в такие рамсы не попасть. А по факту, когда всё вскрылось, поздно было пить «Боржоми». С тех пор больше не видел её много лет. Вот только недавно объявилась она. В такой «блудняк» влезла, что не приведи господь. Опять «вилы». Покумекал я маленько и через третьи руки помог ей, чем мог. В принципе, отвёл беду, погибель неминучую от неё, теперь уж точно в последний раз. Потому как хоть вокруг меня люди и надёжные, а всё равно лишний раз судьбу дразнить не дело. А рискнул потому, что любил её сильно. Наверное, то и была настоящая любовь. Такой силы чувств больше ни разу не испытывал, как к ней. И так и не испытал, как ни пытался. Хоть и были разные женщины и разные моменты. Иногда даже что-то ёкало внутри, мол, а вдруг вот она, та самая тихая пристань, где якорь кидать пора и остепениться, взять куш и на дно, осесть в тихой гавани. Но упрямство внутреннее всегда перечило, не давало раскиснуть, говорило, ты – вор, а вор не имеет жены и детей. Хотя, дети-то как раз, может и есть где на просторах и весях необъятной нашей родины и даже кое-где за бугром. Но, ни разу я, ни письма, ни открыточки ни от кого никогда не получал. А забавно бы было!