Марина Алиева - Герой для зеркала

Вместе с тем, удаляясь от Земли всё дальше, Марк начал жадно проецировать память о ней на всё увиденное и сделал, как ему казалось, удивительное открытие о том, что жизнь на Земле представляет собой, если можно так выразиться, дайджест Вселенной!

Он не смог бы этого связно объяснить, но чувствовал какую-то общность в ассоциациях, когда восторг от созерцания чего-то, вроде бы привычного, вдруг перестаёт быть просто восторгом, перетекает в изумление, а потом заставляет задавать самому себе вопросы и, в конце концов, становится тем самым, необъяснимым ощущением, что стоишь на самом пороге тайны.

Нет, ну правда, кто, к примеру, так ювелирно, так живописно и изобретательно раскрасил на Земле крылья бабочек, оперение птиц, чешую рыб? Какой гравёр выдумывает узоры на каждом пальце каждого отдельного человека, размечает точки на носах собак? Какой изобретатель оснащает кожу крокодилов датчиками о химическом составе воды, а мозг птиц и летучих мышей навигационными системами?

А теперь, что говорится, смотри в космос! Даже если держать в голове научное обоснование существования всех этих туманностей, дескать всё дело в химическом составе и степенях нагрева, охлаждения, силе действия гравитации на те, или иные частицы, в результате чего они распределяются в пространстве так, а не иначе, всё равно останется непонятным, почему, глядя на одну туманность, первым делом говоришь себе: «На бабочку похоже», а при виде другой какой-нибудь далёкой и оттого воспринимаемой по форме галактики вспоминается стая ярких рыб под водой, или голова лошади?

Конечно, с одной стороны, других ассоциаций нет и быть не может хотя бы потому, что сравниваешь всё новое с тем, что видел и узнал раньше, но это так скучно и так ограничивает. Почему бы не представить, что где-то там, в космосе, в этой великой Вселенной, некий разум, некоего гигантского гения креативит по всем мыслимым и немыслимым отраслям, от живописи до самой высшей математики, но, поскольку он един и замысел свой видит от частного к целому и обратно, то и рука мастера чувствуется и проявляется во всем, как раз вот такими ассоциативными узнаваниями!

Куда, в конце концов, летят астероиды, кометы? Почему планетарные и звёздные системы группируются так, а не иначе? Во имя чего тянется и расширяется вся эта тёмная материя, и что для неё чёрные дыры, и «норы»? Узлы? Прорехи? Необходимость?

Да, да, да! Марка обучили всем этим пространственно-временным континуумам, теориям гравитации, относительности, дали представление о пространстве Минковского и преобразованиях Лоренца, и он многое уяснил…, и, как считал, многое уяснил во вред себе, поскольку даже самые истинные теории создают границы для всяких иных мыслей. Железобетонные тюремные стены с решётками, сквозь которые можно робко выглядывать, строить предположения, что, может быть снаружи что-то изменилось, или вообще устроено не совсем так, но высовываться – ни-ни…! И, чем более канонизирована теория, тем меньше желающих получить по носу за побег из мира, где она правит, и тем наивнее выглядят попытки оторваться от этого «заземления» с помощью, пусть и немного сказочных версий. Куда уж проще сделать умное лицо, изрыгнуть поток усвоенных и, может быть даже в чём-то понятных, ещё более умных теорий… Хотя, нет, Марк не относил себя к мудрецам, способным толково объяснить космос формулами. До сих пор он просто ощущал себя сообщающимся сосудом.., ну, типа, что вверху, то и внизу.., космос снаружи – космос внутри… Здесь же, на «Сфинксе» никаких границ не существовало. С одной стороны, Марк был этому рад, но с другой… С другой, поделиться мыслями можно было только с аппаратурой, или с голограммой Фредди Меркьюри, чего Марк себе пока не позволял – ещё придёт время! Он бы с радостью погрузился в какое-нибудь своё отражение и заглянул бы самому себе в глаза, чтобы убедиться – да, всё правда! – но руководители проекта исключили абсолютно всё, что могло бы увести Марка «не туда», и на «Сфинксе» не найти было ни одной мало-мальски хромированной детали, где он мог бы отразиться, хоть полно, хоть искажённо, не говоря уже об обычных зеркалах!

А в глаза себе посмотреть хотелось и по другой причине, ибо, что есть радужка нашего глазного яблока, как не галактика с чёрной дырой посередине, которая ежесекундно втягивает в себя и уплотняет до околовзрывного сжатия всё обозримое пространство со всей его трёхмерностью, и всё прожитое время с прошлым и будущим горизонтами событий! Воспоминания о том, что в действительности было, так же реальны, или нереальны, как и мечты о будущем, в которых, на основе уже имеющихся представлений, конструируются варианты того, что обязательно произойдёт. Точно так же, как приукрашивая нечто не самое благовидное в прошлом, мы воображаем себе что-то фантастически-нереальное в будущем, чего никогда не может произойти в нашей, ныне существующей реальности, но что обязательно происходит, или уже произошло за радужкой нашего глаза!

И, казалось бы, куда уж круче, но, вот ведь беда, возможно из-за всей этой суеты с ныне существующей реальностью, из-за её чудовищной уплотнённости в чёрной дыре глаз, мы лишены возможности видеть остальное – то, что Марк для себя называл «зазеркальем»! Поэтому большинство, за редким, редким исключением, может видеть лишь свет от самой главной истины об устройстве всего нашего мира, и лишь на одной плоской грани чего-то гигантского, что ювелирно огранено и, наверняка, до сих пор продолжает свою огранку, развлекаясь созданием новых и новых граней-миров! Да и не свет, скорей всего, мы видим, а только отблеск…

Спора нет, многомерность давно признали в квантовой механике, но, как быть с тем, что, за неполные восемь лет полёта, Марк начал ощущать её здесь, во всём этом неохватном космическом пространстве?! И это не было игрой воображения, а скорее, волнующим предчувствием верной догадки, с которым он когда-то впервые подошёл к зеркалу, желая погрузиться в зазеркалье. Он всем своим существом пребывал в этой многомерности, почти физически ощущая, как замедляется ход времени, как, словно в миксере, перемешиваются воспоминания о прожитом на Земле, и уже не разобрать, что и когда происходило, потому что не было больше ни границ, ни решёток, за которыми паровозом тянулись дни и года, строго, как вагоны, зацепленные один за другой, как не было и привычной, кем-то, когда-то определённой четырёхмерности! И, может быть, те робкие вкрапления из почти нереального будущего, где он благополучно пролетел сквозь «кротовую нору», уже не являлись одними только мечтами, а ближним эхом уже свершившегося?…

Что если ТАМ он сможет обо всём этом расспросить?

Нет, не так…

Что если ТАМ, перед Зеркалом, он сможет получить ответ?