Марина Алиева - Герой для зеркала

Марк глянул на монитор, где, приближенная внешними телескопами, висела довольно большая туманность. Сверился с картой полёта, убедился, что всё по плану, и она там где должна быть и, когда должна, значит, с курса не сбился, из временного графика не вышел, и лететь ему дальше молодец-молодцом, о чём непременно скажет завтра какой-нибудь бодрячок из ЦУПа, (чтоб им всем там быть здоровыми) … Подтянул кресло, развалился… Теперь только созерцание и ничего больше!

Изображение с телескопов выводилось на мониторы в самом высоком разрешении, с такой же высокой детализацией, подсветкой и расцветкой, как на фотографиях, которые заворожили Марка ещё в детстве. Он любил их рассматривать, ещё не зная о своём умении «проваливаться», но умению, видимо, знаний о нём не требовалось и, помимо Марковой воли, оно проявляло себя даже не будучи опознанным. Из-за этого маленький Марк почувствовал страшнейшее разочарование, когда впервые, при помощи домашнего телескопа, рассмотрел на летнем звёздном небе Сатурн. Золотистая планетка показалась примитивным рисунком из детской книжки, где всё рисуют проще, чтобы было понятней, и не имела ничего общего с величавым гигантом, крутившим «на поясе» три золотых кольца, который словно выплывал из верхнего правого угла большого, как рекламный щит, объёмного плаката на стене в детской. Вот там действительно всё было понятно – там была ТАЙНА, которую хотелось постичь, а не разжёванная, условно-простая данность!

Чуть позже, с освоенным «погружением» в любую картинку, Марк научился отделять «чистые» ощущения от «нечистых» и, оказавшись впервые перед объектом, знакомым до этого только в изображении, некоторое время смотрел внутрь себя и старательно вычищал мозги. Он словно сдвигал в сторону всё то, искусственное по сути, что получил при «погружении», и набирал новое, подлинное, что потом рассеивалось в нём по всем возможным вариантам развития.

Это было трудно объяснить, даже когда для Марка перестала быть тайной вся сложность зазеркалья, но он особенно и не пытался. Просто принял, как данность, что любое, понравившееся ему место – целый город там, к примеру, или только улицу, или часть ландшафта – можно было переместить в одно из собственных «зазеркальных» измерений, стать там своим, вволю надышаться того, что туристам-однодневкам обычно не достаётся, и при этом ничего не потерять, не упустить из обычной жизни…

Он как-то попытался рассказать об этом Клёну, но привычными словами и понятиями всё это было не самым удачным образом объяснено и не похоже как-то на то, что Марк понимал в действительности. Но, если объяснять так, как рисуют в детских книжках, то выходило где-то рядом – примитивно, чтобы понятно. Словно Марк сам из себя представлял одну многочисленную семью, рассеянную по всему миру, каждый представитель которой знал, что существуют множественные другие, с кем он давно уже не общался лично, но кого, нет-нет, да и вспомнит, и пошлёт мысленный привет.

Или просто пошлёт подальше, чтобы мозги от зауми в трубочку не свернулись!

Марк почувствовал вдруг, что устал. Смертельно захотелось размякнуть в этом кресле и вспомнить о чём-то простом. Не примитивном, но простом… Не зря же он потратил на земле не одни сутки пока отбирал себе воспоминания, которые требовались в этом полёте! А что может быть более понятным и простым, чем мысли о семье?! Те первые, детские, когда «свои» всегда хорошие, и все вокруг именно что свои, а «плохие», если и живут где-то, то совсем не рядом.

А в конце концов, почему бы и нет?!

Семь лет он летел в этом пустом бассейне, с наглухо запертыми мыслями о доме! То есть, о Земле в целом – пожалуйста, о человечестве, как о явлении – сколько угодно, но только не конкретно, ни о ком, только так, о чём говорят: «ничего личного»! Легко это, конечно, не далось, и проклятый «бонус» в тренажёрке случился, как удар под дых, но Марк себя заставил. Отобранные воспоминания из числа тех, которые помогли оторваться и улететь, свою работу сделали – он удалялся от Земли, не чувствуя за спиной той тарзанки, которая в самый последний миг выдернет из него тоскующую душу и не позволит перестроиться на новые ощущения. Но долететь ему требовалось не закаменевшей в бесчувствии особью, а полноценным, или точнее, полночувствующим, так что, видимо, пора… Всё отобранное личное должно быть осмыслено по-новому, объективно и безжалостно!! Без самобичевания, конечно, но и без лазеек для самолюбия! Нравится, не нравится – вспоминай, как было…

Семья Лагиров всё делала аккуратно, в полном соответствии с законами наследственной селекции. Вследствие чего, как говорится, через колено, производила на свет провидцев, иллюзионистов и телепатов различной мощности, которые чаще всего пробавлялись публичными выступлениями и не пугали общественность слишком откровенным чтением мыслей, или мрачными предсказаниями грядущих катастроф, войн и личных трагедий.

Прадед Марка оказался первым, кто подарил себя науке. И, хотя наука, столкнувшись с необъяснимым феноменом прадедовых возможностей, предпочла стыдливо прикрыть глаза и оттолкать его к поближе к черте, за которой начиналось шарлатанство, Судьба пренебрежения канонами не простила – дала династии оплеуху, начисто лишив уже отца Марка положенных семейных способностей. Мысли он не читал, грядущее не просматривал, а то, что проявил себя, как обычный талантливый психотерапевт суровые предки восприняли с настороженным презрением и убеждённостью в «иссякнувшем фамильном роднике».

От Марка при таком раскладе не ждали вообще ничего, и он отсутствие ожиданий оправдывал вполне – не сидел, задумавшись, с какой-нибудь, не по возрасту тяжёлой книгой, не замирал посреди уличной беготни, как будто его окликнули невесть откуда и даже во время телевизионных викторин не предугадывал правильные ответы, что по мнению его долгожителя-прадеда было самой, что ни на есть, детской забавой, и, если Марк даже этого не мог, то, значит, вообще ни на что не годился.

И только бабушка по отцовской линии, рано оставшаяся вдовой, из-за чего большую часть жизни прожила уединённо и как-то самодостаточно, пообщавшись с Марком, твёрдо заявила, что «мальчик этот всем ещё покажет!»

Что именно Марк должен показать, она не уточняла, но с тех пор стала всё чаще и чаще приглашать внука к себе, в уютный деревенский домик, воспоминание о котором открыло список тех, избранных, что стали единственным ценным багажом в этом, более чем странном Марковом полёте.

Он прикрыл глаза, потянул носом стерильный воздух и замер, ожидая трансформаций реальности, которые неизбежно наступали даже в тех случаях, когда он погружался в собственное сознание.