Игорь Сирица - Лестница в небо Вячеслава Ткачёва. Исповедь белого генерала

Следует добавить, что Высочайшим приказом №100 от 3 февраля 1916 г. было утверждено пожалование Ткачёву приказом №290 по Юго-Западному фронту от 24 ноября 1914 г. ордена Св. Георгия 4-й степени 262 262 Послужной список В. М. Ткачёва / РГВИА. Ф. 403. Оп. 1. Д. 81077. Л. 6об. .

После события 12 августа, когда я приезжал для доклада и для получения новых заданий в Штаб армии мой однополчанин меня встречал неизменной фразой: «Ты наше «Вечернее время‟ 263 263 Была такая газета в Петербурге (Примеч. В. М. Ткачёва). », а генерал-квартирмейстер тотчас вел меня в кабинет командующего армией для личного доклада – такое серьезное значение придавалось теперь воздушной разведке.

Окрыленные успехом в первые дни наступления против IV русской армии, австрийцы приблизили к нашей границе свои авиационные базы и выслали в наш тыл воздушную разведку. И примерно в середине августа под Люблином появился впервые на высоте 1500 метров неприятельский аэроплан. Узнав об этом, я выскочил из казармы и побежал на аэродром. Меня толкало подсознательное чувство – «Надо прогнать его!»

Но на аэродроме я встретил рассудительных летчиков XIV отряда, которые сразу охладили мой пыл.

– Куда вы, Вячеслав Матвеевич, стремитесь? Да вы его и не догоните!

«И верно, – подумал я, – пока полечу, пока наберу на своем «Ньюпоре‟ его высоту, он будет уже над линией фронта, и я потеряю его из виду».

Так в те дни обстановка войны подсказала мне первый тактический вывод: «Для противодействия неприятельским аэропланам с земли необходим быстроходный, скороподъемный аппарат».

15 августа в полдень – в неурочный час – я был вызван в Штаб армии, где генерал-квартирмейстер сказал мне:

– Необходимо доставить срочный пакет начальнику армейской конницы генералу Новикову. Я полагаю, что самый быстрый и самый надежный способ доставки – аэроплан.

– Точно, но, ваше превосходительство, имейте в виду, что при наших моторах эта доставка может оказаться не самой надежной, – предупредил я, – поэтому прошу дать мне два пакета: один я возьму с собой на аэроплан, а второй отправлю на автомобиле с летчиком отряда поручиком Головатенко.

– Смотрите, [подъ] есаул 264 264 Ткачёв допускает неточность: в чин есаула он был произведен только 15 февраля 1915 г. / См.: РГВИА. Ф. 403. Оп. 1. Д. 81077. Л. 4об. , не летите близко к железнодорожной станции, там выгружается дивизион нашего XVIII корпуса. Вас могут опять сбить, но теперь уже не противник, а свои, – сказал генерал.

– Не беспокойтесь, ваше превосходительство, не собьют!

Я вылетел. Мотор работал полной тягой, но необыкновенно сильное «рему» (был яркий солнечный день, кругом болота, леса) не давало возможности набрать необходимую высоту, и я шел на 500 метрах, поглядывая вправо и выискивая глазами, где же эта разгрузочная станция? Наконец я увидел ее.

До станции было как будто далеко, а между тем под крыльями аэроплана появился характерный «горох». Он все усиливался, и вскоре начались уже ясные попадания в крылья, и даже редкие удары по металлической голове аэроплана. «Откуда это стреляют? – недоумевал я. – Местность подо мной сплошной лес и только в стороне станции видны прогалины – поляны». Я начал уклоняться на юг, но попадания участились. И, наконец, после одного из кучных попаданий мотор стал делать перебои… Тяга сразу уменьшилась, и лететь дальше было невозможно. Осталось одно – садиться. Но куда? Не на лес же!

Я потянул в сторону железнодорожной станции, где виднелись поляны, и тут-то мой «Ньюпор» попал под прямой обстрел ружейного огня пехоты. Это уже был не «горох», а чуть ли не сплошные попадания, которые сопровождали меня до тех пор, пока я не сделал крутого поворота для посадки на выбранную мною площадку.

Подхожу к земле уже с выключенным мотором, бросаю короткий взгляд влево и вижу: вдоль выбранной мною площадки для спуска стоит рота солдат развернутым фронтом в ружье…

Когда я спустился на землю и вышел из аэроплана, солдаты смотрели на меня сурово-настороженными взглядами. Для них, очевидно, были диковинными какая-то летающая машина с крыльями и я, пилот, в кожаных штанах, в куртке, с каской на голове. Я, однако, не понял их недоумения. Не видя в строю ни одного офицера, я крикнул возмущенно фельдфебелю:

– Где офицеры?

– На станции! – ответил тот, указав в сторону удаленного белого здания, за которым виднелись поездные составы.

– Позовите сейчас же! – приказал я ему.

Фельдфебель не сразу проявил расторопность и дисциплину, присущие его званию (как видно, и он мне не доверял). Но немного помедлив, все же послал солдата на станцию.

Я подошел к голове аэроплана и начал определять повреждения. К счастью, мотор уцелел, был перебит лишь один проводничок, соединяющий свечу цилиндра с распределителем. Зато голова фюзеляжа – алюминиевая облицовка – оказалась основательно-таки изрешеченной. Особенно пострадали крылья. Пуля перерезала одну из длинных сторон коробчатого лонжерона, чем ослабила его почти на 50 процентов. С такими повреждениями лететь при «рему» было слишком рискованно. Хорошо, что с дубликатом пакета был отправлен Головатенко! Забравшись в кабину, я продолжал осмотр повреждений уже изнутри. Меня просто удивляло, как все эти пули прошли мимо меня?! Мои мотористы, наверное, сказали бы мне: «Вы, ваше высокоблагородие, были от них «заворожены‟!»

Внезапно до моего слуха долетели возбужденные выкрики:

– Летит!.. Летит!..

Я выглянул из кабины. Вся рота вскинула ружья и приготовилась взять меня на мушку. В первое мгновение я схватился было за «Маузер», лежавший на дне кабины, но вовремя сдержал себя: «Что я делаю? Подними «Маузер‟ – и я мгновенно вызову на себя залп 25-ти винтовок! Ведь ясно же – они принимают меня за немца».

Я вылез из кабины, подошел к строю солдат и, чтобы сорвать свою досаду, сказал:

– Как вам не стыдно?! Допустим даже, что я немецкий офицер. Но ведь вас же двести пятьдесят человек против одного безоружного офицера!

Вскоре подошел командир терроризировавшей меня саперной роты XVIII корпуса. Я пожаловался ему на все свои неудачи и из разговора с ним узнал, что за лесом на поляне расположилась для обеда целая дивизия XVIII корпуса, которая и взяла меня на мушку.

Когда я приехал на бивак, меня встретили с разинутыми ртами офицеры и даже командир бригады. Потеряв всякое самообладание и обер-офицерский такт, я налетел на генерала:

– Ваше превосходительство, как вы могли допустить подобное безобразие?! Я послан со срочным пакетом Штаба армии к начальнику нашей конницы, генералу Новикову, а ваша пехота меня сбила – заставила спуститься. И это произошло на глазах офицеров, которые находятся здесь, с солдатами. Кто-кто, а уж офицеры должны знать, чей аэроплан летит: наш или немецкий!