Сергей Шестак - И ВСЕ ДЕЛА. рассказы, повести

А какие здесь были красивые дикие цветы! Они не уступали размерами садовым. Помню, с одноклассником мы наперегонки бросились к какому-то белому цветку на опушке леса. Луг, по которому мы бежали, оказался заболоченным. Мы спотыкались о кочки, проваливались в грязь по щиколотку, смирившись с тем, что наша обувь и штаны стали мокрыми и грязными. Я опередил одноклассника. А внутри чудного цветка сидел омерзительный паук размером, наверное, с куриное яйцо! Я, испуганный, отшатнулся. Самые красивые цветы росли в самых труднодоступных заболоченных местах. Мы испачкались грязью с ног до головы.

Здесь водились большие бабочки, с причудливыми резными крылышками, привлекательной чарующей расцветкой. Мы называли их махаонами. Почему-то они запомнились мне громадными – размером с воробья. Но они были, конечно, меньше. Не бывают бабочек таких размеров.

А сколько здесь было рыбы! Она была даже в придорожных канавах. Я впервые здесь попробовал гольяна и тайменя. И впервые увидел ротана, сорную хищную рыбёшку, похожую на маленького монстра: у неё были выпученные глаза, неразмерные большая голова и пасть.

Эта рыба интересна своей стремительной экспансией. Первоначально она обитала только здесь – в Приморском крае, на севере Китая и Кореи. Она расселилась по всей стране меньше, чем за столетие. Сначала она попала в аквариумы, а потом в реки. Версия, что её икру принесли на лапах утки, мне кажется ошибочной: ротан появился бы в европейской части России уже в незапамятные времена. Я впервые увидел эту рыбу у нас лет через десять после переезда из Чугуевки.

Ещё здесь водились тигры. Однажды отец со смехом рассказал, как они, несколько охотников, не торопливо выйдя из будки грузовой машины, – мгновенно, даже не помешав друг другу, заскочили обратно, увидев на обочине тигра и затем услышав его леденящий кровь рык.

Окна нашего дома выходили на Синюю сопку. Сопка была далеко – поэтому её цвет был синий. Она представлялась мне загадочной, неприступной. Я часто видел её во сне, – высокую, синюю, покрытую лесом.

Самый ближний к селу холм, – дальний подступ к сопке, – был относительно ровным. На этом холме выращивали рожь. Поле ржи, подпираемое лесом, первое начинало желтеть. Вызревшие колоски свисали под своей тяжестью. Жнивьё было жёстким, как щетина. В золотых скирдах соломы жили мыши.

Это сельскохозяйственное поле у Синей сопки в моей памяти было связано с весенней влажной землёй, летним зноем и освежающим дождём, большой яркой радугой и сухой рыжей осенью. Первое посещение этого поля стало для меня первым самым дальним самостоятельным путешествием.

Мы жили в Чугуевке шесть лет. Я пошёл здесь в первый класс. В этом селе остался кусочек моей души.

Узнав от Андрея, что тот собирается во Владивосток, я сразу пошёл к бабе Любе и, предав правила приличия, попросил её отправить меня. Мы за глаза называли Любу Авдонину, нашего нового руководителя, женщину средних лет, бабой Любой. Я как будто сошёл с ума: мне позарез захотелось побывать в Чугуевке! Такой шанс мне больше не представится. Не будет больше командировок во Владивосток!

Баба Люба, разумеется, отказала: отдать эту командировку мне, обещанную Андрею, означало совершить некрасивый поступок. Тогда я поговорил с Андреем, объяснив ситуацию. Тот тоже отказал и вдруг смутился: оказывается, Игорь Смирнов, представитель по Приморскому краю, пообещал свозить его на рыбалку. А для Андрея рыбалка – это наркотик.

Я признал своё поражение. Вероятность ещё одной командировки была малой величиной. Похоже, не судьба мне увидеть Чугуевку.

На следующий день баба Люба пытливо спросила меня:

– Поедешь во Владивосток?

– Поеду, – удивился я. – А что случилось?

– Ну его, этого Якубова. Он может только на следующей неделе. Сына не с кем оставить. Хочет отвезти его в деревню. А надо срочно! Ты когда сможешь?

– Да хоть сейчас!

Поздним вечером следующего дня я был во Владивостоке, – в среду в одиннадцать вечера по московскому времени. А здесь был уже четверг – шесть утра. Разница с Москвой была семь часов. Ночь, которую я провёл в самолёте, пролетела быстро: мы летели навстречу утреннему Солнцу со скоростью восемьсот пятьдесят километров в час.

Я вышел из самолёта на трап и окунулся в яркое солнечное августовское утро. Здесь было теплее, чем у нас. Владивосток находился на широте Сочи.

Аэровокзал изменился, – не соответствовал картинке, сохранённой в моей памяти: к прежнему скромному зданию пристроили новое – модное, всё стеклянное, как аквариум, с четырьмя входами.

Рядовая обычная встреча с Игорем Смирновым не предполагала какой-нибудь нервотрёпки. Причина случившихся со мной испытаний заключалась в том, что я не смог позвонить ему.

Он знал, что я прилечу, но когда именно – не знал. Никто заранее не знал, в том числе и я. Все билеты были раскуплены на много дней вперёд. Я улетел благодаря «Пятьдесят четвёртому приказу», согласно которому я восстанавливал авиационную технику: наш завод ещё делал радиолокационные станции. Приказ давал шанс улететь, но не гарантировал. Из Москвы я не смог позвонить Игорю. Мне было не до звонка. Диспетчер по транзиту дал мне место после регистрации. И я побежал в сектор посадки и досмотра багажа, опасаясь, что самолёт улетит без меня. А он мог улететь: все пассажиры уже были в самолёте. Я решил позвонить из Владивостока. Мы прилетим в шесть утра. Разбужу его ранним звонком. Думаю, не обидится. Главное, застать его дома. Я не мог начать работу без встречи с ним. Мне надо отдать ему коробку с радиодеталями, которые он заказал. А самое главное, он скажет, в каких городах и посёлках края мне работать.

На аэровокзале Владивостока не было ни одного телефона автомата – вообще ни одного! Удивлённый, я решил позвонить с автовокзала. Из аэропорта туда ходил прямой автобус. На автовокзале телефона тоже не оказалось. Здание было безлюдным, как будто все вымерли. Даже кассы были закрытыми.

Осталось одно – ехать к Игорю.

Владивосток – город на сопках. Из-за этих сопок поиск дома был сопряжён с трудностями физического характера. Я спросил женщину, с которой вышел из автобуса, номер нужного мне дома. Она указала на многоэтажный дом на высоком протяжённом холме. Автобусная остановка находилась у подножья этого холма. Противоположная сторона улицы тоже представлял собой протяжённый холм с домами. Короче говоря, дорога была проложена по распадку этих холмов.

Я, нагруженный багажом, как вьючное животное, пошёл по крутой лестнице на высокий холм, не уверенный, что дом на вершине этого холма был именно тот, который мне нужен. Дом, к счастью, оказался тем. Квартира Игоря находилась на седьмом этаже. А лифт не работал. Я опять нагрузил себя багажом и смиренно пошёл на седьмой этаж.