Виктор Рябинин - Всё путём

А вот, аккурат под Восьмое марта, числа, этак 25 февраля, когда и день подлиннее и пар от земли пошёл, я и встретил Алексея нос к носу в нашем дворе. Сказать обрадовались, значит, ничего не сказать! Но ему в «Мартин» сподручнее было проследовать, так как у моей из кухонного окна самый верный обзор на магазин, а я как раз мусор налегке выносил. Очень любит жена этот свой телевизор, как неудачно для меня окрестила она этот проём в стене. И ведь всё знает, кто, когда и сколько, словно местному покупателю за пазуху заглядывает.

Алексей обернулся мигом. Затаились в беседке под грибком, словно малые дети, и стали делиться воспоминаниями.

Когда ополовинили вторую, тем более, что никто не мешал, я заметил грустинку в глазах всегда весёлого Алёшки.

– Что, – говорю, – сидишь, как ворон на суку, клюв повесивши?

Ничего на это не ответил приятель, но к бутылке потянулся со вздохом, а потом убито так спрашивает:

– Помнишь, осенью я на день рождения ходил?

– Как не помнить? – отвечаю сходу.– Очень ты тогда веселился и на скорый блуд намекал.

– Какие там намёки? Всё случилось в наилучшем виде, как и не думалось.

– Поздравляю от души, – сказал я, но не позавидовал, потому, как такого угощенья у меня дома хоть ковшиком хлебай.

– Не с чем поздравлять-то, – вздохнул Лёшка и горестно повесил руки меж колен прямо со стаканом.

– Сам себе накаркал, – догадался я, – неподъёмно подцепил со всей радости?

– Хуже, – выдавил Алексей и весь скукожился словно бездомный пёс возле ларька с шаурмой.

– Неужто неоперабельно? – вспомнил я страшный медицинский термин и вспотел.

– Совсем дело плохо, – о чём-то своём прошелестел бывший полноценный приятель.

– Крепись Алексей, – по привычке стороннего соболезнования сказал я твёрдо, но инстинктивно пересел на край скамейки и придвинул поближе свой стакан.– А Нелька-то что?

Сосед слабо махнул рукой, как во след отходящему поезду жизни.

Тут я не выдержал слизняцкой покорности и заявил Лёшке со всей пролетарской прямотой:

– Перестань сиськи мять и выкладывай, что стряслось. Найдём выход из положения, зуб даю на холодец, – закончил я с юмором завзятого сидельца.

Страдалец посмотрел мне прямо в лоб и, смирившись с неизбежностью, как-то буднично поведал:

– У Нельки месячные уже по третьему сроку задерживаются.

У меня прямо камень с сердца, раз никакой инфекции, а у нас ещё оставалось разлить раза на два.

– Коли задерживаются, то может быть и простудное, – стал я развивать трезвую мысль, как старый гинеколог, которому уже обрыдло заглядывать под хвост каждой кобылке.– Может и не залетел ты на наследство с первого раза. Может, и нет твоей вины в будущем приплоде.

– Да мы с нею всю зиму друг от друга не отходили, не считая рабочих дней, – оживился воспоминаниями Алексей.

– Тогда что? Тогда женись хоть добровольно-гражданским, хоть принудительно-военным браком. Сейчас, что Нелька, что Тамарка, но алименты срубят, – как старший товарищ рассудил я и закончил философски:– За всё надо платить, такой у нас крест и принудиловка.

Когда тара опустела, вопрос со свадьбой отпал сам собой до более тёплых дней. А что до магазина, так к Майским на месте старой библиотеки открыли новую торговую точку с ласковым названием «Лилия», но на нашей стороне дороги. Магазин не такой богатый, как «Мартин», но терпеть можно. Так что у нас теперь всё путём. И с товарооборотом, и с безопасностью движения.

Хорошо в деревне летом,

Пристаёт загар с рассветом,

Выйдешь в поле рожь примять,

Далеко тебя видать,

Ветер волосы колышет,

Ах, какая благодать!

Как же был прав классик, повествуя нам о красотах сельского уклада жизни! Так и встаёт перед мысленным взором неохватная ширь посевных площадей, непролазная топь заливных лугов и лёгкий туман дымогарных труб над родной деревней, где в каждой хате полная квашня материального достатка. Так и хочется, раскинув руки шире плеч, объять родину своего детства и прижаться горячей щекой к отчему порогу. Да, люблю я, грешным делом, стряхнуть городскую пыль с покатых плеч и окунуться с головой в деревенские истоки, несмотря на то, что давно уже, считай с пионерского совершеннолетия, существую отдельно от крестьянства и его праведных трудов. Но сельский быт, с таким трудом заложенный в меня родителем, по-прежнему близок мне и дорог, как луч света в непогоду, поэтому люблю грозу, если она стороной. Да и как можно не обожать село, где жизнь взахлёб до полного слияния с первобытной природой? И особенно в летний период урожая, когда каждый крестьянский клин радует укосами трав и урожайностью зернобобовых, когда в хлевах повсеместный отёл и падёж, а на майданах хороводы из красных баб и затейливые запевки ряжих мужиков. Во всю ивановскую ширь грядут по полям и весям праздники дождинок хлебных злаков и уборки в закрома корнеплодов с целинных и залежных земель. Когда счёт ведётся не на пуды, как принято исстари у древних хлеборобов, а на полноценные центнеры метрических весовых норм, дабы не только хуторяне, но и мелкие школьники могли бегло оценить урожайное богатство с родного чернозёма и супесчаника, ссыпаемое зерновыми комбайнёрами в закрома.

В это время на каждом подворье праздник. Заходи прямиком в любые ворота и смело садись под образа в Красный угол. И никто не скосоротится, никто не осадит матерным словом, а наоборот, от всех щедрот души не поскупится ни чашкой заливного студня, ни половником овсяного киселя с клюквой, ни карасём томлёным под сметаной. А что до ковшика с пенной брагой, то наливайся до краёв, то есть, сколько снесёшь до задних дворов по причине городского несварения. Отвык иной столичный житель от посконного крестьянского разносола. Всё норовит казёнку крендельком закусить, а нет, чтобы редькой с квасом для полного освежения кишечного тракта. И лишь тот, кто исконно вышел из народных недр, доподлинно знает меру при любом застолье на третий день.

Но это всё в весёлое разговенье, а ведь любой праздник отработать надо. Так что, если в погожие дни прибился к деревне, то не сиди сиднем на печи, не слушай в холодке, как шашель стену точит, а ступай в поля или на скотный двор. В деревне всегда работа найдётся для приезжего совестливого человека. Возьмись стога окучивать в сенокос, встань за плуг на унавоженной гряде или просто помоги селянину доходчивым добрым словом! А не то и с задорной песней пройдись перед молодайками возле жнивья либо на дойке. Попутно очень много нового узнаешь о себе, а, если свезёт, сможешь своею удалью и городской выправкой склонить какую-никакую труженицу на вечерние посиделки за дальними овинами в прошлогодней отлежавшейся соломе. А когда одиноким пнём встретишь рассвет под ясным молодым небом, умоешься росой, вволю насладишься песней жаворонка либо журавлиным клёкотом, тогда и возликуешь душой, что не впал в грех с чужою женой или девкой на выданье, а сберёг себя ради собственной супружницы. И будешь несказанно рад, что не слетела к тебе в наспех слепленное гнездо сельская лебедь совместно с деревенскими упрёками, с тычками архаично настроенных стариков и тумаками крепкой молодёжи, имеющей проблемы в половом воспитании. И скажет вам любой опытный в сельских вопросах человек, что в деревне чувство любви надо придерживать, а не распускать руки при любом состоянии трезвости.