Виктор Рябинин - Всё путём

– Да пусть курят, что хотят, – махнул рукой старый либерал и доцент с кафедры Прокопий Нестерович Шалый, – лишь бы не иссушали мозг алкоголем!

Сразу же среди народа разгорелся спор: что лучше? Спорили до хрипоты и помирились на том, что нельзя лишать молодёжь сразу всех радостей жизни.

Никодим Потапович, многоопытный педагог по физической культуре и спортивным достижениям гимназии №2, так и сказал:

– Нельзя нашу смену с юности ущемлять в правах, если хочешь встретить старость ветераном, а не балластом на пути наступающего поколения. Их сейчас и гиревой атлетикой до бессилия не доведёшь, не то, что призовёшь голосом к порядку! Волю дали вплоть до элементарного доноса с отягощающим посылом в тюремную камеру. Голой теорией от практических занятий приходится отгораживаться.

– Это вы точно подметили, – вмешалась легковесная телом Анна Леонардовна Керн, учительница классической литературы и на всё готовая активистка, а потому не пропускавшая мимо себя ни одного митинга или пикета.– Это правильно, молодёжь должна самостоятельно искать путь своего развития или уходить в народ, как Лев Толстой, согласно убеждениям протестного движения, – и она гордо поскакала далее, словно воробей в подсолнухах.

– Но и со стариками, однако, надо что-то решать. Ведь не зря депутаты волнуются, – вернул диспут в изначальное русло Василий Аполлинариевич.

– Да, нация стареет, а кормить всех приходится, – подал голос Спиридон Тихонович, старший бухгалтер гаражного кооператива «Встречная полоса», – но ведь государство не дойная корова, понимать надо.

Однако, далее свою счетоводческую мысль грузный телом Спиридон Тихонович развивать не стал, ожогшись взглядом о тучную фигуру директора добровольного общества капитанов маломерных судов «Белая лебедь» Лазаря Моисеевича Шкапа. Для дальнейшего разговора этот факт не имел никакого значения, так как к хозяйственникам нашего двора мы давно притерпелись, как к доброкачественной опухоли.

– Что это на стариков ополчились? – не вынес я напраслины на пожилой возраст.– Доживёте и вы до реинкарнации. Может в новой жизни, кое-кто и состариться толком не успеет. Стрекозой или уховёрткой с месяц побезумствует, а там, какая пенсия? – уже открыто оскалился я, как сторонник космогонического устоя жизни.

Но от меня тут же отмахнулись, как от болотного комара. Один Стёпка Слепиков, безработный молодой человек лет сорока, прицелился было в меня из детского пистолета, но его быстро одёрнули:

– Не трогай убогого. Пора привыкнуть к выходкам нашего Гуманоида. Такие экземпляры сами собой естественно отбираются для больничных палат, – сказал кто-то за столом, и все весело заржали нелепой шутке недоброжелателя.

Я пересел на край ближайшей песочницы, дабы отгородиться от очага невежества и сторонне наблюдать за переливанием из пустого в порожнее. Отвлёк меня от бездумного созерцания дворовой жизни детский голосок из рядом стоящей коляски:

– Дядя тётю гули-гули, – тонко прошелестел едва сформировавшийся понятием звук и тут же растаял в мареве летнего дня, истончившись до писка.

Сигнал истлел никем не замеченным, но только не для меня. Я сразу понял в чём суть и всеми фибрами души внял голосу юного пришельца, коего без колебаний опознал в малыше по огромным круглым глазам и лопоухому излишеству лицевой части. И в тот же момент я расшифровал его интимный посыл, как позыв на контакт с хозяйкой колыбели космического разума. Это было ясно, как теория соотносительности обособленного землянина к предмету космического вожделения. Поэтому я смело и призывно глянул на стоящую рядом с коляской женщину. Взглянул, как на предмет приложения репродуктивных сил на основе взаимного согласия. Моя нежданная избранница стояла ко мне спиной и, омытая щедрыми лучами солнца, призывно сияла первородным грехом прямо перед моим пылким взором. Тяжёлые, вороного крыла локоны, струились по нежному овалу плеч, укрытых лёгкой кофтой цвета беж, и разбегались весёлыми ручейками чуть выше осиной талии, завидному предмету женской гордости, точёно возвышающемуся над округло разбежавшимися бёдрами и плотно сбитыми седалищными мышцами, что были едва сокрыты тончайшей материей вызывающего кроя брюк телесного цвета. Да, при таком раскладе, со всею очевидностью сразу начинаешь понимать, на сколь далеко и смело шагнула лёгкая женская промышленность в сравнении с солдатскими галифе! Далее взгляд избегал задерживаться, ибо спелая наглядная агитация не только вызывала стойкий зрительный восторг, но и побочный эффект сопричастности к межпланетному эксперименту соития с иноземной цивилизацией, тем более, что в нашем дворе ранее я не встречал обладательниц столь щедрыми дарами природы. И мне немедля захотелось подвергнуть досмотру не только видимую достопримечательность неземного создания, но и весь передний противовес прелестницы.

– Который час? – обратился я с игривым интересом к даме и даже прищёлкнул каблуками, не разгибая ног.

И о, святая простота! О, надежда на чудо! Увы, уже в следующее мгновение я был возвращён на землю, ибо никакого совокупного отбора с возникшим объектом у меня не могло быть даже теоретически. Да, на меня действительно смотрела особь противоположного пола, повернувшаяся на мой призыв в поисках времени, но отнюдь не располагающая к желанию контакта. И даже если она и присутствовала при скрещивании инопланетного материала с земным, то ген примата у неё превалировал. Ибо женщина была столь непривычной неземной красы, что даже игривые усики, кокетливо разбежавшиеся под вздёрнутым носиком, и ушки топориком меня не прельстили. А потому я отодвинулся на теневой край песочницы и взял себя в руки думой по противлению солнечной активности. То есть, попросту говоря, я даже последним седалищным нервом почувствовал, что моя лысеющая тыковка несколько перегрелась в лучах щедрого летнего солнца. И лишь спустя некую толику времени, я вновь окунулся в словесный поток моих собратьев по дворовому разуму.

Общий разговор мирно тёк в русле политических событий мирового значения и местных сплетен. Различные мнения смело ссыпались разномастным мусором в этот речевой поток под ораторскую жестикуляцию в пределах допустимых норм. Поэтому тренер по самообороне голой рукой, давно пришедший ко двору прибалтийский латыш Смакошвилис, лишь изредка одёргивал самых горячих собеседников силовым приёмом восточного единоборства. Но всё это было в пределах правил и без обид со стороны потерпевших. И всё же общество порою согласно отстраняло от диспута непутёвого переростка Коляню, лезшего штопором в любой разговор со своею неоперившейся мыслью, отсылая его в недалёкий магазин с общим сбором пожертвований, как лёгкого на подъём субъекта и скорого в решениях у прилавка покупателя.