Ольга Виноградова - Праздник юаньсяо. Старые и новые истории из моей китайской жизни

…Рабочий люд кинулся по домам – надо успеть в свои городишки, деревни. Северяне едут с юга на север, южане в обратном направлении, центр возвращается к себе. Если она замужем – то сначала с семьей к его родителям, потом только к своим, студенты тоже должны в эти дни быть дома. Вчера ещё народ сновал туда-сюда, вез на мопедах и тащил в охапку коробки с орехами, пакеты с финиками, сушеными мясом, рыбой, грибами, фасолью и чечевицей, канистры масла и соевого соуса, сегодня – они все исчезли, как стертые компьютерной программой. Сегодня они уже дома: чистят крыши, вставляют и моют окна, вывешивают выстиранные одеяла и занавеси; лепят пельмени, готовят прозрачные цветные пирожные няньгао, обменивают рис и мандарины на байджо 16 16 Китайская водка и пиво, наклеивают на двери обережные надписи.

Магазины наглухо закрыты. Закрыто и последнее кафе, в котором мы с Антоном вчера ужинали. Опущены рольставни. Над пустой, как в фильме ужасов, улицей, громоздится группка застывших подъемных кранов. Они как нескладные подростки, которые переговариваются, где бы стрельнуть выпить и закурить. В метро мигают только огоньки турникетов. Дремлет служащий на досмотре. Отдаленный гул поезда вселяет надежду, что я не сплю и когда-нибудь смогу покинуть этот брошенный город.

Поезд приходит пустым. Куда он повезёт меня? Схема внутри вагона не светится как это бывает обычно. Объявлений нет. По вагону на коленях продвигается молодая женщина, она поёт в микрофон (больше дышит) и собирает милостыню. Сесе, сесе, сесе 17 17 Xiexie (кит. пиньинь) – спасибо … – разносит эхо.

На вокзале снова, откуда ни возьмись толпа, люди с красными коробками и пакетами, с детьми в красном. Они улыбаются, суетятся. Да, мама, мы нормально, мы уже на Хунтьяо. Я спускаюсь на платформу и сажусь в поезд. Через пару остановок – в Сучжоу? – почти все выходят, а я еду дальше в поезде-призраке. Свет приглушен. Не замечая меня, проводница собирает мусор, а потом моет вагон, слушая плеер. Объявления не совпадают с порядком станций, хорошо, что есть бегущая строка на пиньинь.

Сейчас я заеду к себе в Тайань, провинция Шаньдун, переночую, соберу вещи и дальше – в Пекин, в аэропорт, в Москву… Так же, как все они, муравьишки, объединенные общим инстинктом, – не понимая, отчего меня вдруг вышвырнуло из моего резона и расписания, – я разворачиваюсь к своему полюсу притяжения, я тороплюсь домой. – Ты же сказала, что собираешься в Японию? Во Вьетнам на пляж, в Сингапур, Лаос, Мьянму, все под рукой же… – Но я ломлюсь на родину, теряя деньги, рассыпая картину будущего как паззл.

..Из других вагонов одновременно со мной выгружаются еще несколько человек. Мы семеним друг за другом по тёмной платформе к магически синему тоннелю. За мной покровительственно присматривают два моего возраста китайца. На площади пустынно, дорожка к автобусу перегорожена загородкой, очередь из такси, обычно такая длинная, насчитывает всего две-три сомнительного вида машины. Таксисты обступают меня с хищным видом. Бандитские морды предвкушают наживу. – Сто двадцать юаней! – требуют они. – Тридцать! – я топаю каблучком, и так на пять юаней больше, чем обычно. Новый год же! – гудят разбойники, сжимая оцепление. – Ладно, сорок! И больше – ни за что. – Её одну только придется везти. В новый год! За сорок, а? – толкают друг друга плечом водилы. Я же совершенно реально собираюсь уходить – туда, на шоссе, где уже кто-то жжёт новогодний костер. Их жгут тут прямо на тротуарах – те, вероятно, кто победней, и не может купить петарды. – Хао де 18 18 Hao de (кит. пиньинь) – хорошо, ладно , – соглашается один, – давай за сорок. Только посиди две минутки, я сейчас. …Минут через двадцать я просыпаюсь и хочу возмущаться. Но мой водила поймал кого-то и подсаживает к нам. Поехали. Затащив машину в какие-то тущобы и высадив парня, водила оглядывается на меня, зубы его мрачно поблескивают в темноте. В городе тьма, которую тут и там взрезают рассыпающиеся охапки салюта. – Счастливого нового года! – говорю я, когда таксист вытаскивает мой чемодан. Он расцветает, с веселым ревом срываясь с места, машет мне рукой и радостно сигналит. Бреду к подъезду под отчаянным обстрелом.

…Как длинна она бывает – дорога домой! Я миную эти реки с баржами, эти рапсовые желтые поля, неисчислимые квадраты искусственных рыбных прудов, теплиц, персиковых садов, а потом уже начинается север и земля замерзла, и опять река и там горы одни над другими – или это облака так зарифмовались… Я хочу к моей луне, под мои созвездия! Увидеть наши заиндевевшие берёзки, наших снегирей! И через эти каналы, тоннели, развязки, мосты, руки с неправильными билетами, через разинутые рты – строй чужих наречий, через абракадабру адресов и расписаний, чертовых каких-то трансферных пересадок и десятиэтажных линий метро, захлебываясь инстинктом – домой! Добраться, доковылять, дотянуть, приткнуться, прижаться, обняться со своими, припасть, при- и преклонить.

Пока вокруг тебя опять не затанцуют львы 19 19 Танец львов, как и танец драконов традиционно исполняется во время различных праздников, основным из которых является Фестиваль Весны (Китайский Новый год), для отпугивания злых духов и привлечения удачи. Фигурой льва управляют два человека, находящихся внутри куклы. Базовые движения танца могут быть найдены в большинстве китайских боевых искусств. и чванно не прошествуют на ходулях вельможи в шелковом платье вперемежку с рыбаками в широких штанах 20 20 Номера на ходулях, с традиционными персонажами также принято исполнять во время новогодних торжеств. .

Пока фонари последнего праздничного дня 21 21 В 15-й день 1-го месяца по лунному календарю отмечают праздник фонарей, знаменующий собой окончание праздника Весны (празднования китайского нового года). не зажглись и – читай – не погасли…

Что-то изменилось, пока я была на каникулах. Наша, университетская, тихая часть города встрепенулась, ожила. Похорошевшие студентки распахнули разноцветные пальто. А некоторые даже – ого! – покрасили свои длинные чёрные волосы. Осмелилась выпустить резиновые упрямые листочки сирень. Мохнатые, как зверьки, качаются полупроснувшиеся бутоны на ветках магнолий перед административным корпусом. А вон те два дерева уже празднуют свой выход бело-розовыми, невозможными в ещё пустом и сером парке цветами. Если прищуриться, то цветки начинают мерцать на концах ресниц, как тёплые звезды.

Весной ты как никогда чувствуешь себя то отчаянно молодым, то – в следующий момент – безнадежно постаревшим. У тебя ещё нет сил для настоящего полёта. Вот я сливаюсь с потоком этих юных, длинноволосых и стриженых, этих в модных дорогущих кроссовках и этих в коротких юбочках и одинаковых очках, я наполняюсь их энергией и подпрыгиваю на ходу…